Карл Май - Том 2 и 3. Виннету: Виннету. Белый брат Виннету. Золото Виннету

В Цинциннати из беседы с банкиром, известившим старика Олерта о сыне, я выяснил, что Уильяма действительно сопровождал Гибсон. Я тут же выехал в Луисвилл, где узнал, что они приобрели билеты до Сент-Луиса, и, конечно, устремился в погоню, но на верный след напал только после долгих и трудных поисков. Большую помощь в розысках мне оказал мистер Генри, которого я, естественно, навестил сразу же по прибытии в город. Он очень удивился, услышав, что я стал сыщиком, сожалел об утрате моих денег во время кораблекрушения, а прощаясь, потребовал в самой решительной форме, чтобы я после завершения дела немедленно бросил мое нынешнее занятие и переехал на Дикий Запад. Ему очень хотелось, чтобы я испытал его многоразрядный штуцер. Мой старый добрый флинт он обещал хранить до моего возвращения.

Поняв, что Олерт и Гибсон поплыли вниз по Миссисипи до Нового Орлеана, я последовал за ними. Старик банкир снабдил меня списком фирм, с которыми он вел дела. В Луисвилле и Сент-Луисе я побывал по указанным адресам и выяснил, что Уильям появлялся здесь и снял со счетов значительные суммы. Так же поступил он и в Новом Орлеане. Я предостерег тех компаньонов отца, к кому Олерт-младший еще не обращался, и просил их немедленно известить меня, если молодой джентльмен придет к ним с требованием денег.

Это было все, что мне удалось сделать. Я беспомощно кружил в человеческой толпе по улицам Нового Орлеана в ожидании результатов расследования полиции, куда я обратился в первый же день. Но мне не хотелось сидеть сложа руки, и я бродил по городу, надеясь на счастливый случай.

Новый Орлеан — типичный южный город, чей своеобразный характер в особенности подчеркивают старые кварталы, где вдоль грязных, узких улочек стоят, теснясь друг к другу, домики с крылечками и верандами. Там, скрытая от чужих глаз, протекает жизнь, чурающаяся дневного света. Там можно встретить людей всех цветов и оттенков кожи: от белых и желтых до иссиня-черных у негров. Мужчины громко окликают друг друга, женщины визгливо бранятся, шарманщики и странствующие певцы пытаются привлечь публику своими душераздирающими шедеврами.

Более приятное впечатление производят предместья, застроенные многочисленными красивыми особняками, окруженными розовыми кустами, пальмами, олеандрами, грушами, инжиром, персиковыми, апельсиновыми и лимонными деревьями. Там житель города находит необходимое спокойствие, когда выбирается наконец из городской суеты.

Разумеется, самой оживленной частью города является порт: туда приходят и оттуда уходят всевозможные суда. Там на причалах высятся горы из тюков хлопка и бочек, среди которых снуют портовые грузчики. Случайному прохожему может показаться, что он попал на хлопковую биржу в Индии.

Я бродил по городу, тщетно озираясь по сторонам. К полудню стало невыносимо жарко. Проходя по широкой, красивой улице Коммон, я увидел вывеску пивной; решив, что глоток пльзенского не помешает в такой зной, я перешагнул порог.

То, что уже тогда этот сорт пива пользовался успехом, подтверждала большая толпа жаждущих посетителей. После длительных поисков я наконец обнаружил свободный стул. В самом углу стоял небольшой стол на двоих, за которых одно место уже занимал человек с устрашающей внешностью. Его вид не смутил меня, и я подошел к нему и спросил, не позволит ли он выпить кружку пива в его компании.

Он снисходительно улыбнулся, окинул меня изучающим взглядом и спросил:

— У вас есть деньги, сэр?

— Конечно, — удивился я такому вопросу.

— Значит, вы можете заплатить за пиво и за место, которое собираетесь занять?

— Разумеется.

— Значит, у вас все в порядке? Тогда мне не понятно, какого дьявола вы спрашиваете моего разрешения! Сразу видно, что вы гринхорн. Да я бы послал ко всем чертям любого, кто осмелился бы запретить мне сесть куда вздумается! Садитесь, не смущайтесь, кладите ноги куда вам будет удобнее, хоть на стол, а каждому, кто сделает вам замечание, дайте в ухо!

Признаюсь честно, поведение этого человека вызвало мое неподдельное восхищение. С другой стороны, я почувствовал, что краснею — ведь я понимал, что не могу не отреагировать на его покровительственно-грубый тон. Следовало дать отповедь, поэтому я сказал, усаживаясь:

— И бывалому человеку не помешает вежливость.

— Нда! — ответил он спокойно. — Про вас не скажешь, что вы прошли огонь и воду. Не пытайтесь разжечь в себе гнев, это ни к чему. Я не думал оскорбить вас. Поэтому не понимаю, почему вы пристаете ко мне. Олд Дэт не поддается на угрозы.

Олд Дэт! Значит, это был Олд Дэт! Мне уже доводилось слышать об этом знаменитом вестмене. Его слава гремела по ту сторону Миссисипи, о нем ходили легенды на всех стоянках и у всех костров в прерии, его имя было известно даже в городах на Востоке. И если в том, что о нем рассказывали, содержалась хотя бы десятая, ну двадцатая доля правды, то он был непревзойденным стрелком и отчаянным искателем приключений, достойным того, чтобы снять перед ним шляпу. Срок жизни целого поколения провел он на Диком Западе и, несмотря на угрожающую со всех сторон опасность, даже не был ранен, почему многие суеверные люди поговаривали, что его не берут пули.

Никто не знал его настоящего имени. Олд Дэт — Старая Смерть — стало его боевым прозвищем, и наградили его этим прозвищем за неимоверную худобу. Невероятно высокий и сутулый, он действительно выглядел так, словно состоял исключительно из кожи и костей. Кожаные штаны болтались вокруг жилистых ног. Старая кожаная куртка за годы явно уменьшилась в размерах, и теперь из ее рукавов, едва-едва прикрывавших локти, торчали тощие руки с просвечивающими, казалось, сквозь кожу костями.

Из ворота куртки высовывалась длинная шея, украшенная огромным адамовым яблоком и увенчанная головой, на которой, казалось, не наберется и трех унций мяса. Глаза провалились в глубокие глазницы. Совершенно лысый череп, невероятно ввалившиеся щеки, квадратные челюсти, выдающиеся скулы и вздернутый нос без переносицы завершали картину. Известный вестмен действительно производил кошмарное впечатление.

Его длинные ноги помещались в нелепых, сшитых из одного куска лошадиной кожи футлярах, снабженных шпорами с колесиками из серебряных мексиканских песо.

Рядом с ним, прислоненное к стене, стояло знаменитое длинноствольное ружье, сработанное в Кентукки, одно из тех, что сегодня встречаются крайне редко, потому что их вытеснили винтовки, заряжающиеся с казенной части. На полу лежало седло и прочая конская сбруя. Из-за пояса Олд Дэта торчал охотничий нож и два больших револьвера.

Трактирщик принес заказанное пиво. Я было поднес кружку к губам, когда старый вестмен произнес: