Карл Май - Сатана и Искариот. Части первая и вторая

Я находился в довольно безвыходном и совершенно беспомощном положении, но все жил надеждой, потому что знал: до поры до времени меня пощадят, а значит, у меня было в запасе несколько дней, и за этот срок мог открыться путь к спасению.

Наступил вечер; ужинать не хотелось, потому что не прошла еще обеденная сытость. Меня на время оставили в покое, а сторожа напали на счастливую мысль; они завернули меня в одеяло и перевязали его ремнями, так что теперь я лежал в траве, закутанный словно младенец. Таким образом меня лишили возможности даже слегка пошевелить рукой, однако спал я так хорошо, как только возможно в данных обстоятельствах.

Пожалуй, я крепко проспал бы до самого утра, если бы меня не разбудило какое-то осторожное прикосновение. Кто-то тихо потянул меня за волосы, и я сразу же открыл глаза. Вокруг все еще было темно, а под деревьями, где я лежал, мрак настолько сгустился, что хоть глаз выколи. Несмотря на это, я различил одного из моих стражей, сидевшего у моих ног — не дальше, чем в двух шагах от меня, а другие сторожа лежали вокруг и спали. Он покуривал сигару, доставшуюся ему, несомненно, при разделе запасов асьендеро.

Кто же прикоснулся ко мне? Конечно же, не юма, потому что зачем было сторожу будить меня именно таким способом? Ну, а если бы все-таки это сделал он, то сразу бы сказал мне, что ему надо. Но сторож молчал. Я сразу же подумал о своем маленьком мимбренхо, но поостерегся что-нибудь сказать; я только поднял и опустил голову — один-единственный раз, чтобы показать: я, мол, проснулся. Тот, кто будил меня, находился сзади, и я не мог его видеть; видимо, он лежал в траве, а она, как я заметил, была весьма высокой; для худощавого мальчишки это было достаточное прикрытие, так что даже близко сидевший сторож не мог его заметить. Тем не менее я назвал бы его появление среди индейцев поразительной смелостью.

Когда я пошевелил головой, позади меня послышался легкий шорох, словно кто-то крадучись полз в траве, соблюдая чрезвычайную осторожность; шорох слышался все ближе, пока наконец рядом с моей не выросла детская голова; мальчик приблизил свой рот к самому моему уху и едва слышно прошептал:

— Это я, мимбренхо. Что прикажет мне Олд Шеттерхэнд?

Значит, это был в самом деле он! Другой человек на моем месте, пожалуй, испытал бы иные чувства; я же внутренне обрадовался, что мальчишка проявил не только смелость, но и сообразительность и достаточно хитрости, то есть те самые качества, которые понадобятся ему, если позднее он пожелает стать великим воином. Он очень хотел заслужить себе имя; он верно рассчитал, что рядом со мной добьется этого раньше, чем где-либо в другом месте; ну, если уж он обладает необходимыми качествами в достаточной мере, то его желание очень скоро осуществится.

Прежде чем ответить ему, я несколько мгновений прислушивался, не заметил ли его часовой, не проснулся ли кто из спящих; ничего подобного я не обнаружил и тогда, повернув к нему свое лицо, очень тихо прошептал:

— Лошади у тебя?

— Да, — ответил он едва слышно.

— А где мои вещи?

— Я все спрятал.

— Ты хорошо их укрыл?

— В стороне от асиенды, в скалах, где не видно следов.

— Ты поступил умно. Как ты добрался сюда?

— Я увидел, что Олд Шеттерхэнд попал в плен, потому что хотел спасти меня. Я предположил, что меня будут искать, и при этом наткнутся на лошадей. Я хотел увести врагов от них, а потому помчался прочь, вверх из долины, а потом по равнине, пока не добрался до скал, где юма должны были потерять мои следы. В моем племени известна быстрота моих ног; ни один юма не смог бы меня догнать; они были далеко позади меня, так что я их не видел, да и они не могли меня заметить. Когда моих следов не стало видно, я сделал крюк, чтобы обойти их, и снова вернулся в долину, где перед этим лежал в засаде. Я видел, как юма вернулись с пустыми руками, и продолжал наблюдать за ними. Когда я увидел, что они выступили в поход, я забрал лошадей и поехал за юма, чтобы спасти Олд Шеттерхэнда. Я охотно отдал бы для этого свою жизнь, потому что его схватили из-за меня.

— Ты многое уже сделал, и я вижу, что ты осторожен и достаточно умен, чтобы действовать самостоятельно. Думаю, что с твоей помощью я скоро стану свободным.

— Скоро? А почему не сейчас же? Со мною не только мой, но и твой нож, я моментально перережу твои путы.

— Этого ты не сделаешь, так как сразу же и ты сам можешь попасть в плен. Ты же должен оставаться свободным.

— Но Олд Шеттерхэнд видит, что все кругом спят и только один страж бодрствует! Однако похоже, что он ослеп, так как не замечает меня.

— А теперь ты подумай, что произойдет, прежде чем мне удастся встать с земли. Ты должен будешь сначала разрезать ремни, которыми на ночь опутали мои тело, а это займет добрый час, потому что мы должны быть осторожными и действовать очень медленно. Потом я должен выпутаться из одеяла, что может быть выполнено за половину указанного времени. Если и это удастся, то придется еще освобождать от ремней руки и ноги. Нечего и думать о прыжке в сторону.

— Но мы постараемся управиться за два часа.

— Мы-то могли бы управиться, но пусть мой юный брат пересчитает моих стражников. Их пятеро; значит, они будут сменять друг друга. И каждый, принимая вахту от своего предшественника, будет осматривать меня, чтобы убедиться, крепко ли я связан. Мне не доверяют. Пойми, что в эту ночь я просто не смогу освободиться.

— Олд Шеттерхэнд прав; придется мне прийти на следующую ночь.

— Ты найдешь меня точно в таком же положении, как и сегодня, и точно так же вынужден будешь уйти ни с чем.

— Но когда же тогда это должно произойти? Я не могу долго оставлять тебя в их руках! Если они тебя убьют, я больше никогда не смогу появиться у родных вигвамов, потому что все мои соплеменники будут показывать на меня и плевать в мою сторону, так как из-за моего легкомыслия Олд Шеттерхэнд попал в плен и погиб.

— Сейчас они меня не убьют, потому что хотят поставить к столбу пыток, а это возможно только после возвращения отряда домой.

— Это хорошо. На сердце у меня сразу полегчало! Но как же мне освободить тебя, если я своим приближением подвергаю тебя опасности?

— Освобожусь я сам. Но так как мои ноги уже онемели от ремней и не смогут далеко увести меня, я хочу, чтобы в тот самый момент, когда я совершу побег, ты был поблизости вместе с моим конем.

— Я буду следовать за юма, и как только они станут разбивать лагерь, постараюсь подобраться поближе к нему.

— Но только действуй очень осторожно! Я должен всегда знать, где ты находишься. Оставайся всегда позади сторожей. Мне надо будет возможно точнее знать, где искать тебя.

— Как мне сообщить тебе об этом, если я не смогу далее переговорить с тобой?