Джеймс Купер - Избранные сочинения в 9 томах. Том 2: Следопыт; Пионеры

— Последнее время что-то мало дождей. Я так думаю, будет засуха.

Бенджамен в эту минуту был занят тем, что развязывал кошелек, и потому не сразу заметил магистрата, а Натти, ничего не ответив, отвернулся в негодовании; лицо его исказилось. Однако Хайрема такое явное выражение неприязни к его особе отнюдь не обескуражило, а скорее даже приободрило, и немного погодя он заговорил снова:

— Облака такие, словно в них нет и капли воды, а земля совсем растрескалась. Если в ближайшее время не выпадут дожди, урожай в этом году, я полагаю, будет плохой.

Сие пророчество мистер Дулитл изрек тоном, весьма характерным для людей подобного склада: иезуитски холодно и равнодушно, будто говорил: «Я знать ничего не знаю, я поступил строго по закону». И это человеку, которого он кровно обидел! Тут выдержка, стоившая старому охотнику такого труда, оставила его, негодование Натти бурно вырвалось наружу.

— Зачем падать дождю с неба, когда здесь, на земле, вы исторгаете ручьи слез из глаз стариков, из глаз сирых и убогих? — воскликнул он. — Уходи отсюда, уходи прочь! С виду ты создан по образу и подобию божию, но в сердце тебе вселился сам сатана. Уходи отсюда, говорю я! И так на душе у меня тяжко, а вид твой еще больше растравляет мне душу!

Бенджамен перестал считать свои доллары и поднял голову, как раз когда Хайрем, забыв об осторожности при обрушившихся на него горьких упреках Натти, подошел близко к стюарду. Тот мгновенно ухватил плотника за ногу своей огромной ручищей и, держа ее крепко, словно клещами, свалил врага на землю, прежде чем тот успел опомниться и пустить в ход свою собственную, отнюдь не малую силу. Голова, плечи и руки Бенджамена были достаточно внушительных размеров, хотя туловище предназначалось как будто для человека совсем других пропорций. В данном случае он применил свою силу довольно осмотрительно, но, так как его противник с первого же момента оказался в невыгодном положении, борьба очень быстро закончилась тем, что Бенджамен усадил магистрата в позу, несколько похожую на свою собственную, так что оба они оказалась на земле лицом друг к другу.

— Вы, мистер Дулитл, порядочный негодяй, вот что я вам скажу! — прогремел стюард. — Вы произносите перед сквайром Джонсом свои цветистые речи, а потом ходите и сплетничаете по поселку со всеми старыми бабами. Да, да! Или мало вам того, что вы заковали в деревяшки честного, порядочного старика, — вам еще нужно напирать на него всем корпусом, когда бедняга стоит на якоре! Но я, мистер Дулитл, давно уже точу на вас зубы, и вот пришло наконец-то время поквитаться мне с вами, понятно? Ну ты, сухопутная крыса, держись, обороняйся! Посмотрим, кто кого!

— Джотем! — завопил перепуганный магистрат. — Джотем!.. Вызови констеблей! Мистер Пенгиллен, именем закона я требую прекратить эту ссору!

— Ссориться нам прежде не случалось, но и дружбы между нами не было! — крикнул стюард, довольно недвусмысленно выказывая намерение перейти к открытым враждебным действиям. — А теперь берегись! Ну, защищайся! Понюхай-ка, чем пахнет этот кузнечный молот!

— Только попробуй! — кричал Хайрем, насколько это было для него возможно, ибо Бенджамен крепко держал его за глотку. — Только попробуй поднять на меня руку!..

— Коли ты это называешь поднять руку, то что с тобой будет, если я ее опущу? — И старый матрос расхохотался во все горло.

Неприятный долг повелевает нам добавить, что Бенджамен повел себя затем уж вовсе нелюбезно: он со всего маху опустил свой молот на наковальню, то бишь на физиономию мистера Дулитла. Тут сразу поднялись шум и суматоха, их окружила толпа; некоторые поспешили в здание суда бить тревогу, а кое-кто из самых молодых стремглав помчался наперегонки к жене магистрата, каждый надеясь оказаться тем счастливчиком, который первым сообщит ей, какая участь постигла ее супруга.

Бенни Помпа с большим уменьем и без отдыха стучал молотом по наковальне. Одной рукой сшибая с ног мистера Дулитла, он другой рукой тотчас поднимал его. Бенни перестал бы уважать себя, если бы позволил себе бить лежачего противника. Он уже успел совершенно изуродовать лицо Хайрема, когда к месту битвы подоспел сам шериф. Впоследствии Ричард говорил, что, помимо негодования, которое вызвало у него, как у блюстителя закона, это нарушение общественной тишины, он в жизни не испытывал большего огорчения, чем при виде раздора между двумя своими любимцами. Хайрема он жаловал за то, что тот льстил его самолюбию, а Бенджамена, сколь бы удивительным сие ни показалось, искренне любил. Это его отношение к Бенни Помпе сказалось в первых же произнесенных им словах:

— Сквайр Дулитл, мне стыдно за вас! Как мог человек вашего положения и характера настолько забыться, что позволил себе нарушить общественный порядок, нанести оскорбление суду и избить несчастного Бенджамена?

Услышав голос мистера Джонса, стюард прекратил военные действия, и Хайрем получил возможность поднять кверху свою распухшую физиономию. Ободренный появлением шерифа, мистер Дулитл вновь обрел дар речи и завопил:

— Я тебя привлеку к ответу за такое самоуправство! Ты мне за все ответишь! Господин шериф, прикажите схватить этого человека, я требую, чтобы его заключили под стражу!

К этому времени Ричард уже успел разобраться в случившемся и, повернувшись к стюарду, сказал ему с упреком:

— Бенджамен, как это ты оказался в колодках? Я всегда считал, что нрав у тебя кроткий и тихий, как у ягненка. Я тебя и ценил больше всего за эту кротость. Ах, Бенджамен, Бенджамен, ты не только себя, но и друзей своих опозорил таким недостойным поведением. Бог ты мой! Да он вам, мистер Дулитл, все лицо свернул на сторону!

Хайрем, успевший встать на ноги и убраться подальше от стюарда, вопил теперь во все горло, требуя кары для своего обидчика. Оставить без внимания его жалобу было невозможно, и шериф, памятуя беспристрастное отношение, выказанное судьей Темплом во время суда над Кожаным Чулком, пришел к грустному выводу, что необходимо будет посадить своего дворецкого в тюрьму.

Когда истек срок наказания Кожаного Чулка, выяснилось, что оба, и Натти и Бенджамен, будут заключены в тюрьму и проведут по крайней мере одну ночь вместе за тюремной решеткой. Бенджамен принял это очень смиренно и не стал просить, чтобы его отпустили на поруки, когда стражники, возглавляемые шерифом, повели их обоих в тюрьму.

— Насчет того, что мне переночевать эту ночь за решеткой вместе с Бампо, я спорить не буду, сквайр Джонс, — сказал он однако. — Натти старик честный, рыбак и охотник первый сорт. Но вот почему человеку, который сбил на сторону физиономию канальи Дулитла, не дали за то награды? Это я называю поступить не по-христиански. Уж если у нас имеется здесь кровосос, так именно он и есть. Я-то его знаю, и, если в башке у него не гнилая труха, он, думаю, тоже понял теперь, что я за человек. И что я плохого сделал, сквайр Джонс, что вы так на меня разобиделись? Ведь все было, как оно бывает во всяком сражении — борт о борт, только оба мы стояли на якоре, точь-в-точь как, помнится, в порте Прайя. Ну, уж будьте спокойны, он получил от нас по заслугам!