Энн Стивенс - Малеска - индейская жена белого охотника

Данфорт находился слишком далеко, чтобы расслышать его речь. Он с чувством полной безопасности вышел из густой тени и приблизился к костру совета. Когда на него упал свет, индейцы вскочили на ноги, и воздух разорвал такой дикий вопль, как будто кто-то потревожил стаю чертей в разгаре их оргии. Снова и снова повторялся свирепый крик, и лес отзывался на него диким эхом. Из-за этой странной суматохи молодой охотник растерялся, и тут дикари схватили его и поволокли к вождю, а все вокруг в ярости требовали быстрой и ужасной мести за убийство их брата. Охотник мгновенно всё понял. Это его смерть они обсуждали. Это его они считали убийцей. Он возражал и утверждал, что он не виновен в гибели краснокожего. Но тщетно. Один из членов племени видел его в горах незадолго до того, как было найдено тело индейца. Почти в отчаянии охотник обратился к вождю.

– Разве я не твой сын? Не отец молодого вождя? Не член вашего племени? – спросил он с вызовом.

Мрачное лицо вождя не изменилось, когда он ответил на своём родном языке:

– Краснокожий пригрел в своём вигваме гремучую змею… Воины прикончат его!

И он со свирепой ухмылкой указал на кучу смолистых дров, которые дикари натаскали к костру совета.

Данфорт огляделся и приготовился к смерти. Смуглые лица сияли от демонической жажды крови в свете дрожавшего пламени; его великолепные краски смешивались и взлетали вверх, как живая радуга, и тысячи зловещих языков пламени, шипя, как гадюки, следящие за добычей, лизали сосновые сучья погребального костра. Это было ужасное зрелище, и храбрый охотник пал духом. Индейцы с диким улюлюканьем схватили свою жертву и собирались раздеть её перед жертвоприношением. В своей слепой ярости они отцепились от охотника и были слишком заняты сдиранием с него одежды, чтобы заметить, что его руки и ноги свободны. Но он был не столь беззаботен. Собрав все силы, он ударил ближайшего дикаря в грудь, и тот повалился на своих соплеменников. Воспользовавшись преимуществом, охотник сорвал шапку и, как выпущенный из клетки тигр, прыгнул в озеро. Раздался выстрел, и множество тёмных голов ринулись в воду.

К счастью, облако скрыло луну, и беглец оставался под водой, пока не добрался до теней на заросшем берегу, где он на один миг всплыл и метнул шапку на середину озера. Уловка подействовала, поскольку тут же из-за облака вышла луна, и дикари с криками пустились в погоню за шапкой. Прежде чем они поняли свою ошибку, Данфорт по дружескому берегу ушёл далеко вперёд. Он был уже в лесу, когда жадно преследовавшие его индейцы доплыли до тенистого берега.

Беглец на мгновение остановился у кромки леса, поскольку не решался, куда повернуть.

– Понял! Они ни за что не додумаются искать меня там, – вскричал он, бросившись через лес к Страке. До него донеслось улюлюканье преследователей, которые выбрались на сушу. Он скакал и скакал с быстротой загнанного оленя – по камням, через болота и кустарник. Он мчался вперёд, пока не увидел свой вигвам. Звук погони затих, и он надеялся, что дикари взяли след, который увёл их в сторону посёлка.

Он вошёл в хижину, запыхавшийся. Мальчик спал, но его мать услышала, как вернулся её муж.

– Малеска, – сказал он с колотившимся сердцем. – Малеска, мы должны расстаться. Твоё племя жаждет моей смерти, воины идут по моему следу! Ты слышишь крики? – добавил он.

Из леса донеслось дикое улюлюканье, и охотник, оттеснив Малеску, схватил боевую дубинку и приготовился к нападению.

Малеска подбежала к двери и с видом испуганной лани выглянула наружу. Вернувшись к мехам, она положила спящего ребёнка на голую землю; жестами она показала мужу лечь вниз и завалила шкурами его тело; затем она взяла ребёнка на руки, улеглась на куче и накрылась медвежьей шкурой, притворившись, что спит. Она едва устроилась, когда в вигвам вошли три дикаря. Тот, что держал горящий факел, начал поиски беглеца. Пока другие рыскали среди скудной обстановки, он приблизился к дрожащей индианке, ощупал меха и сдвинул медвежью шкуру, но всё, что он нашёл, – это Малеска с заспанным милым лицом и прекрасный младенец, лежащий у неё на груди. Дикарь, как будто укрощённый красотой девушки, осторожно укрыл её шкурой, что-то сказал своим спутникам, и они вышли из хижины, больше не тревожа её обитательницу.

Малеска притворялась спящей, пока не услышала, что индейцы снова ушли в лес. Затем она поднялась и сдвинула шкуры со своего мужа, который чуть не задохнулся под ними. Когда он встал на ноги, она дала ему в руки дубинку, взяла младенца и направилась к выходу из хижины. По её действиям Данфорт понял, что она хочет бросить своё племя и бежать с ним. Он никогда не думал о том, чтобы представить её белым в качестве своей жены, и сейчас, когда обстоятельства вынуждали его или расстаться с ней навеки, или забрать её к своему народу, он почувствовал сильнейшие угрызения совести. В нём боролись любовь и гордость. Ему представилась картина бесчестия – то презрение, с которым его родители и сёстры встретят его индейскую жену и ребёнка-полукровку, и у него не хватало мужества на то, чтобы из-за подобного брака пасть на самое дно. Эти противоречивые мысли промелькнули в его голове за одно мгновение, и когда индианка остановилась у двери, тревожно вглядываясь в его лицо и призывая следовать за ней, он резко сказал:

– Малеска, я пойду один; ты с мальчиком останешься со своим народом.

От этих слов несчастная индианка поникла духом. Она съёжилась и посмотрела на него с видом такого унижения и такого упрёка, что сердце охотника дрогнуло. Медленно, как будто её душа лишилась всех сил, она, волоча ноги, подошла к мужу, рухнула на колени и подняла ребёнка вверх.

– Грудь Малески иссохнет, и ребёнка некому будет кормить, – сказала она.

Это прекрасное дитя… эта молодая мать, униженно стоящая на коленях… эти большие тёмные глаза, померкшие от волнения, и этот голос, полный нежной мольбы… сердце мужа не могло вынести всего этого. Его грудь вздулась, из его глаз потекли слёзы, и, подняв индианку с ребёнком, он снова и снова целовал их.

– Малеска, – сказал он, прижимая её к груди, – Малеска, сейчас я должен идти, но когда пройдёт семь солнц, я вернусь; а если племя ещё будет желать моей смерти, возьми ребёнка и ступай в посёлок. Я буду ждать тебя там.

Индианка склонила голову в знак покорности.

– Белый человек – хороший. Малеска придёт, – сказала она.

Ещё одно объятие, и несчастная индейская жена осталась наедине с ребёнком.

Несчастная Марта Феллоус встала рано и нетерпеливо ожидала прихода своего возлюбленного, но прошло утро, приближался полуденный час, а Джонса всё не было. В душе девицы была тяжесть, и когда её отец пришёл обедать, её глаза были красны от слёз, а её прекрасное лицо потемнело от раздражения и печали. Она страстно желала спросить отца о Джонсе, но набралась смелости только тогда, когда он уже дважды наполнил пудингом и молоком свою коричневую глиняную чашку.