Отто Гофман - Опасности диких стран

Многие объясняли это погодой, так как ночью свирепствовала страшная буря, опрокинувшая палатку Гельгештада. Тяжелые тучи еще и теперь носились по небу и время от времени орошали частым дождем.

В домике Гельгештада многочисленное общество собралось вокруг Ильды и, несмотря на неудачи, там был довольно весело.

— Просто стыд! — воскликнул один из купцов, входя, — такого дня еще не бывало!.. Не слышно ни крика, ни смеха, ни веселья, а уж скоро полдень. В прошлом году многие покупали у бедных островитян жирного оленя за ефимок, шубу за пол-ефимка и пару прекрасных комагров за глоток вина; сегодня эти парни стоят и глазеют на наши товары, но свои собственные изделия продают только за чистые деньги и по высокой цене.

Гельгештад тоже только что вышел; но на лице его отражалась скорее насмешка, чем досада.

— Надо иметь с ними терпение, — злобно засмеялся он, — они опомнятся до вечера. Идите-ка теперь, девушки, — продолжал он, обращаясь ко всему обществу, — оживите рынок, проводите Ильду, ее ожидает Петерсен. Он хочет купить ей свадебный подарок, лучшее, что только найдется. Помогите поискать, где самая лучшая пуховая накидка.

Девушки охотно послушались и побежали искать великолепнейшее пуховое украшение.

Гельгештад несколько раз прошелся перед дверью взад и вперед, стараясь подавить свое нетерпение. К нему с веселым смехом подошел Павел Петерсен и спросил, где Ильда.

— Она только что пошла тебя искать, — сказал Гельгештад. — Подожди немного, Павел, меня очень беспокоит то, что должно случиться. Я бы хотел, чтоб Густав был здесь, мне бы хотелось, чтобы и колдун был в ваших руках.

— Не заботьтесь, — возразил писец. — Чего колеблются лапландцы и чего ждут они? Они ждут своего господина и повелителя и рассчитывают, что тогда-то и начнется представление.

— Так вы отправили Гулу в Маурзунд?

— Она там в полной безопасности.

— Бурная была ночь, — пробормотал старик, — не случилось ли несчастия?

— Откуда взяться несчастию? Мы приняли все меры предосторожности. Предоставьте мне все.

Сказав эти слова в утешение, писец пошел на ярмарку, которая немного оживилась. Лапландцы, по-видимому, не знали, чем объяснить отсутствие Мортуно и Афрайи. Мало-помалу, они перестали верить, что те придут. Поэтому в некоторых местах уже началась торговля, сопровождаемая смехом и криками; появились бутылки, наполнились стаканы, и только небольшая толпа молодежи выжидала, держась вместе. У всех почти были ружья и острые ножи за поясом.

Девушки пришли на площадь, где торговля была в полном ходу. Они начали выбирать предлагаемые прекрасные украшения. Когда Петерсен в своем служебном мундире подошел к Ильде, девушки торговали красивую пуховую накидку; молодой лапландец требовал высокую цену. Павел осмотрел покупку, накинул ее на плечи Ильды и сказал:

— Вещь эта мне не нравится; разве в ваших гаммах нет более искусных рук, которые сделали бы лучше?

Продавец не успел ответить, как накидка выпала из рук писца, и он устремил взор по направлению к церкви. Оттуда послышался крик и двигалась странная процессия: толпа лапландцев несла своего рода носилки. Но Павел не смотрел на носилки; его внимание было обращено на людей, шедших во главе процессии. Дикая радость блеснула в его глазах, когда он между ними узнал Афрайю и Генриха Стуре. Он растолкал стоявших на дороге и поспешил к судейскому месту. Скоро по всей площади разнеслась весть о прибытии опасного лапландца, и народ двинулся к судейскому возвышению; взоры всех устремились на дряхлого старца, поддерживаемого датчанином. Когда Афрайя остановился на ступенях, он снял свою шляпу и обратил голову к тому месту, где сидел судья. Но помутневший взор его вдруг загорелся, когда он увидел писца. Он протянул к нему руку и резким голосом воскликнул:

— Где мое дитя, моя Гула, отдай ее, куда ты ее дел?

— Что это значит? — спросил судья и сердито нахмурил свое жестокое лицо. — Ты пришел с жалобой? Хорошо! У нас тоже есть на что жаловаться. Ты пришел к суду, суд ожидает тебя.

— Я жалуюсь, господин, да, я жалуюсь, — сказал старик, не смущаясь. — У меня похитили мое дитя; разбойники вторглись в мою гамму и этого не довольно. Мортуно…

Павел Петерсен соскочил со своего места и крикнул, что было силы:

— Стой! Такой плут и изменник, как ты, недостоин, чтобы ему верили и его слушали. Прежде чем обвинять других, послушай, в чем тебя самого обвиняют. Ты давно возмущаешь лапландцев, подговариваешь их нарушить мир в нашей стране. Своими угрозами ты заставляешь их продолжать служение идолам и мешать распространению христианской веры. Этого мало. Ты находишься в связи с дьяволом, ты колдун и волшебник. Я обвиняю тебя во всех этих гнусных преступлениях и докажу их. Я, судья из Тромзое, налагаю на тебя руку и арестую во имя закона. Схватите и уведите его!

Толпа судейских слуг не успела еще исполнить этого приказания, как раздался сильный повелительный голос датчанина.

— Я протестую против такого насилия, — воскликнул он. — Если этот старик не заслуживает доверия, то я буду свидетельствовать вместо него. Взгляните сюда, продолжал он, здесь лежит жертва, а там сидит ее убийца.

Он быстро подошел к носилкам, сдернул покрывало, и у всех опустились руки. Труп Мортуно с зиявшей на лбу раной лежал перед ними.

— Судья, — сказал Генрих, при всеобщем безмолвии, — во имя высшей власти, во имя короля я требую от вас справедливости. Вы первый представитель закона в этой стране; вы должны преследовать каждого преступника, даже если это ваш собственный племянник!

Судья остолбенел на своем месте и не мог сказать ни слова от ярости и злости. Павел вскочил.

— Это ложное, гнусное обвинение, — сказал он, вполне овладев собою. — Мне не следовало бы и отвечать на него; но я это делаю, чтобы мои сограждане и друзья не подумали обо мне чего-либо дурного. Вы меня обвиняете, Генрих Стуре, приведите ваши доказательства, я их слушаю.

— Два дня тому назад, — начал обвинитель, — вблизи Кильпис-яуры появились трое мужчин. Они приблизились к палаткам Афрайи и зашли к нему. Это были писец Павел Петерсен, Олаф Вейганд из Бодое и Густав Гельгештад. Они уверяли, что зашли с охоты, были радушно приняты, закусили и через час покинули гаммы. Ночью они вернулись назад, без всякого сомнения, в сопровождении четвертого, о чем свидетельствуют следы ног и рукоять сломанного ножа; на ней стоит имя Эгеде. Эти четверо мужчин, сопровождаемые собакой, проникли в маленькую скрытую долину, лежащую у подошвы Кильписа. Там в избушке спала дочь Афрайи Гула, которую здесь многие знают. Они напали на девушку, связали ее, о чем свидетельствуют порванные ремни, разорили избушку, уничтожили имущество и увлекли за собою похищенную. Мортуно, племянник этого старца, по-видимому, первый узнал о случившемся. Он хотел освободить девушку; но пуля положила его на месте, и если это было не дело Павла Петерсена, то, наверное, одного из его товарищей. На месте найдена полусожженная бумага, пыж того ружья, из которого был сделан выстрел, кусок письма, написанного Петерсеном. Пусть он откажется от своего почерка!