Сюзан Доннел - Покахонтас

Паухэтан поднял руку, и толпа смолкла.

— Мои жрецы сказали мне, что бог зла Океус должен быть ублажен, тогда мы одолеем тассентассов. У нас есть несколько лун, чтобы изгнать их. Но если мы не сделаем этого быстро, то должны будем принести особую жертву — наших сыновей.

Толпа застонала, и несколько женщин заплакали. Это самое худшее, что может случиться, подумала Покахонтас. Особую жертву приносят по требованию жрецов. Обычная ежегодная жертва и без того была невероятно болезненной. Все знали, что необходимо охранить народ от изнурительных болезней, потери урожая и опустошительных ураганов. Но отдать еще несколько мальчиков — это почти невыносимо.

Могли забрать любого ребенка из любой деревни. Никто — от деревенского вождя до простого земледельца — не был свободен от страха, что его сын окажется среди них. Жертвы выбирались жрецами: цели их были скрыты, и предугадать выбор было невозможно.

Это не должно случиться, подумала Покахонтас. Она найдет способ помочь отцу и заставить тассентассов уйти, прежде чем жрецы назначат время жертвоприношения.

Ее отец покидал площадку, толпа расходилась. Вся радость весеннего праздника исчезла. Сердце Покахонтас подернулось чернотой, подобно ночному небу. Утро было таким многообещающим, но сейчас она чувствовала, что прибытие тассентассов изменит ее жизнь, изменит всю их жизнь.

Новый Свет, апрель 1607 года

Джон Смит тяжело упал на дно баркаса под толчками и пинками разозленных мужчин. Он едва сдерживал ярость и проклинал схвативших его матросов.

Лодка со всплеском шлепнулась на воду, осела, выправилась и под ударами весел направилась в бухту. Три скрипучих деревянных корабля, неуклюжих, как корыта, с убранными парусами стояли на якоре у Доминики, отдыхая на пути в Виргинию. «Сьюзн Констант» и «Годспид» были торговыми судами, а вот «Дискавери» представлял из себя всего лишь полубаркас, больше пригодный для плавания по реке, чем для передвижения по океану. На каждом корабле было по небольшой пушке. Словно громадные утки, суда покачивались на тихой глади тропического залива. Они были домом для членов Виргинской компании уже четыре долгих месяца, с тех пор как те покинули Англию и взяли курс на Новый Свет. К невзгодам, подвергшим жестокому испытанию людей, добавилась тропическая жара. Баркас подгреб к «Годспиду». Джон Смит совсем отчаялся, когда на палубе два человека схватили его за руки и потащили вниз, в помещение для арестантов. Там жара была просто непереносимой. «Но, по крайней мере, — подумал Смит, — капитан корабля мой друг».

Прошел час, прежде чем он услышал, как поворачивается в замке ключ. Дверь отворилась, и он смог различить в полумраке светловолосую голову Бартоломью Госнолда.

— Что, черт возьми, случилось, Джон?

Капитан Госнолд сел, не зажигая лампы, которую держал в руках. Жар от нее превратил бы каморку в камеру пыток.

— Команда бросилась на меня и попыталась удавить. Уингфилд приказал повесить меня. Если бы не вмешательство Ньюпорта, я бы уже болтался на рее.

Эдвард Мария Уингфилд был главой экспедиции, а Кристофер Ньюпорт — адмиралом флота. Он отдавал приказы, пока они находились в море до прибытия в Виргинию. Перед отплытием из Англии король Яков и его лорд-канцлер написали инструкции и поместили три копии в одинаковые опечатанные ларцы, по одному для каждого корабля. Король четко представлял себе, чего он хочет от своих колоний, кто должен возглавить это предприятие и кто из джентльменов войдет в руководящий совет. До высадки в Виргинии и изучения секретных инструкций все находились в напряжении и соперничали друг с другом. И сводящая с ума жара, которую они застали на Доминике, не способствовала усмирению легковоспламеняющихся страстей.

— В чем твоя вина?

Открытое квадратное лицо Госнолда было лишено всякого выражения. Он изучал юриспруденцию в «Иннер темпл» до тех пор, пока его не поманило каперство, там он и научился скрывать свои чувства.

— Это тупой ублюдок Уингфилд считает, что я соперничаю с ним за право управлять экспедицией. Мы, конечно, не знаем, кто будет президентом, пока не ознакомимся с приказами короля, но возглавить совет следует мне. Уингфилд для этого не годится.

При тусклом свете Госнолд посмотрел на своего друга. Вся беда в том, подумал он, что Джон Смит — это лев, лев среди множества овец, и к тому же молодой мужчина: ему, кажется, только двадцать семь. Тяжелые испытания не отразились на его внешности. Это была личность, полная кипучей энергии и жажды до всего, что только может предложить жизнь. Эти светло-рыжие усы и острая бородка могли бы принадлежать денди. Но в нем не было ничего от щеголя. Волевое лицо и крепкое, мускулистое, как у боксера, тело, противоречили этой породе. Нет, сказал себе Госнолд, никто никогда не считал Джона Смита обманщиком, хотя порой и шептались, что в некоторые из подвигов Смита поверить трудно. Он говорил о похождениях во Франции, о сражениях в Венгрии. Рассказывал о пленении и рабстве в Турции, о захватывающем дух побеге и бешеной скачке через степи России. Преследователи гнались за ним, а на шее у него еще оставался обрывок цепи. Многие полагали, что Смит преувеличивает ради доброго рассказа. Но Госнолд подробно расспрашивал Смита и внимательно слушал, пытаясь уловить намек на ложь или недомолвки, и ничего не обнаруживал.

Госнолд задумчиво пожевал губу. Сомнений не было, Смит не нравился очень многим. Он мог прихвастнуть, ввязаться в отчаянный спор и не терпел тех, кого считал бездельниками и трусами. Он был слишком умудрен жизненным опытом, чтобы сносить глупцов. Тем не менее за долгое путешествие он приобрел много друзей. Но у него были и могущественные враги, которые были бы рады увидеть его вздернутым на рее.

— Я должен подчиняться приказам Ньюпорта, — сказал Госнолд, — и держать тебя под арестом до прибытия в Виргинию. Когда мы достигнем земли и прочтем королевские инструкции, я ожидаю, что должность примет Уингфилд. Он, возможно, захочет заковать тебя в кандалы. Но я думаю, что к тому времени положение изменится.

Госнолд положил руку на плечо друга.

— Успокойся, Джон, на этом корабле ты среди друзей. Мы запасемся провизией и свежей водой, а когда выйдем в море, поднимайся на палубу. На заливе гнездится большая стая фламинго, а пальмы и зелень ты увидишь еще не скоро.

Не прошло и часа, как Смит стоял на палубе и смотрел на буйную растительность удалявшегося тропического острова. Зной давил по-прежнему, и предвечернее солнце было все еще горячим. Напрягая зрение, Смит мог разглядеть то место на берегу, где для него соорудили виселицу. Да, он был на волосок от гибели, а причина частично и в том, подумал Смит, что все они носят неудобную одежду. Он единственный из всех в убийственную жару ходил в тонкой полотняной сорочке. Остальные же в своих тяжелых камзолах, коже, бархате и кружевах сходили с ума во влажном климате. Их раздражение усиливалось сыпью и жестоким зудом, вызванными незнакомыми фруктами, которые они ели. От любого пустяка они вспыхивали, как порох, а уж зависть и возмущение Смитом заставляли их чувства полыхать пламенем. Смит в очередной раз оказал Уингфилду неповиновение, тот приказал повесить его. Только своевременное вмешательство Ньюпорта, услышавшего шум скандала на «Сьюзн Констант», спасло Смита. Он не выказал и тени страха — или облегчения, коль на то пошло, — когда Ньюпорт приказал вернуть его на корабль. Джон Смит был грозным противником. Мало кто дерзал испытать его храбрость.