Джон Теннер - Тридцать лет среди индейцев

Военные и культовые песни индейцев обычно состоят из нескольких слов, которые неоднократно повторяются; произнося речи, они много раз повторяют и подчеркивают ту же мысль; у человека, внимающего речи индейского оратора и. не знающего его языка, нередко может создаться впечатление, что его выступление блещет остроумием. Но слушатель, понимающий язык, легко обнаружит, что публичные речи индейцев, как и их монотонные длинные песни, бедны содержанием. Только немногие белые способны прослушать их до конца, да и то иногда хотят найти тайный смысл в том, что оратор или певец произносит бессознательно. Но чтобы обнаружить скрытые в песне или речи нравоучения или исторические факты, недостаточно их внимательно прослушать и изучить, нужны еще богатая фантазия, дар воображения.

Когда мы обнаруживаем у индейцев культурные традиции, несомненно родственные тем, что распространены среди большой семьи народов Азии, у которой мы переняли множество религиозных представлений, то всякий раз открываем истину, не требующую доказательств: индейцы (как и мы) происходят от одной первобытной группы, обитавшей в горах Азии и расселившейся по всему миру.

Древнейшие предания, исследования различных философов и личные наблюдения побуждают нас именно там искать колыбель человечества, хотя некоторые стекавшие с азиатских гор реки затерялись в песках или превратились в болота. И все же нельзя рассчитывать, что при помощи таких аналогий нам удастся проследить историю американской ветви человечества до момента ее возникновения.

Поэзия индейцев, если это слово вообще уместно, — язык их чувств, выражение их страстей. Когда что-нибудь приводит индейцев в возбужденное состояние, обычная беседа их не удовлетворяет и их эмоции выливаются в песню или стих; и в этом смысле можно говорить, что у индейцев много поэтов и стихов. Любая эмоция требует своего особого способа выражения, лишенного, правда, размера и ритма стихов, отточенной и искусной формы, гармонично сочетающихся строф; но модуляциями голоса создается то, что мы назвали бы песней. Молитвы и хвалу высшим силам при культовых обрядах и праздниках индейцы не читают, а поют. В минуты отчаяния и крайней нужды, когда индейцам грозит голодная смерть или еще более страшная гибель, они выражают свои эмоции, мольбы, надежду на спасение, жажду жизни и готовность умереть в размерном и монотонном напеве. Чужеземец улавливает в нем преимущественно частое повторение одного и того же слова. Но передать свои мысли музыкой и стихом, пусть примитивным, индейцы пытаются не только в минуты тяжелых жизненных испытаний. Они прибегают к этому средству выражения эмоций, чтобы воспеть разочарования и радости любви, горе, надежду и даже опьянение. В состоянии опьянения, в котором индейцы бывают, к сожалению, слишком часто, мужчины и особенно женщины могут целую ночь напролет распевать свои монотонные жалобные песни, в которых сетуют на смерть друзей или другие печальные события. Когда эти песни доносятся из темноты и расстояние скрадывает неприглядный вид подвыпивших индейцев, а их высокие от природы голоса звучат мягко и чисто, невольно начинаешь восхищаться их импровизациями. У индейцев нередко бывают красивые голоса, а безыскусственно нанизываемые ими на мотив слова выражают искреннее горе. Частое исполнение индейцами грустных песен и потоки слез, которые они обычно при этом проливают, создает впечатление, что живется им гораздо хуже, чем другим народам, или что алкоголь оказывает на них какое-то особенное воздействие. Мне кажется, что в трезвом состоянии индейцы, точно так же как и мы, носят маску равнодушия. Знатокам их жизни хорошо известно, что они всегда стремятся скрыть свои самые сильные чувства под личиной спокойствия. Тем не менее даже самый ярый поклонник индейцев не назовет подобные взрывы импровизации, и особенно пьяные вопли и бормотание, проявлением поэтического чувства. Если у индейцев и есть поэзия, то ее нужно искать в их традиционных песнях, которые передаются от отца к сыну или от одного человека к другому. К таким проявлениям поэтических чувств относятся ритуальные песнопения, заклинания целебной и охотничьей магии. Некоторые из них, несомненно, очень древнего происхождения, хотя я и не могу признать их поэтическими произведениями. Как ораторское искусство, так и поэтическое творчество индейцев нуждается в особом переводчике, который не побоялся бы передать не только содержание, но и форму произведения. Приведем перевод индейских песен.

высшей силы. — Ред.

Там на берегу нашли мы обработанную землю и несколько хижин, покинутых поселенцами из опасения диких. Отец мой исправил хижины и окружил их забором. Это было весною. Он занялся хлебопашеством. Дней десять спустя по своем прибытии на место он сказал нам, что лошади его беспокоятся, чуя близость индийцев, которые, вероятно, рыщут по лесу. «Джон, — прибавил он, обращаясь ко мне, — ты сегодня сиди дома».

Вероятно, я упал в обморок, потому что не закричал. Наконец я очнулся под высоким деревом. Старика не было. Я находился между молодым человеком и другим индийцем, широкоплечим и малорослым. Вероятно, я его чем-нибудь да рассердил, потому что он потащил меня в сторону, схватил свой томагаук (дубину) и знаками велел мне глядеть вверх. Я понял, что он мне приказывал в последний раз взглянуть на небо, потому что готовился меня убить. Я повиновался; но молодой индиец, похитивший меня, удержал удар, взнесенный над моей головой. Оба заспорили с живостию. Покровитель мой закричал. Несколько голосов ему отвечало. Старик и четыре другие индийца прибежали поспешно.

Старый вождь, казалось, строго говорил тому, кто угрожал мне смертию. Потом он и молодой человек взяли меня, каждый за руку, и потащили опять. Между тем ужасный индиец шел за нами. Я замедлял их отступление, и заметно было, что они боялись быть настигнуты.

С той поры стали со мной обходиться с уважением

виверра цибетовая (Castor zibethicus). — Ред.

Портидж-ла-Прейри

Дичь становилась редка; толпа наша (отряд охотников с женами и детьми) голодала. Предводитель наш

советовал перенести табор на другое место. Накануне назначенного дня для походу мать моя долго говорила о наших неудачах и об ужасной скудости, нас постигшей. Я лег спать

Вошел в шалаш моей матери. Старуха сказала мне: «Сын мой, вынь из котла кусок бобрового мяса, которое мне дали сегодня; да оставь половину брату, который с охоты еще не воротился и сегодня ничего не ел… „ Я съел свой кусок и, видя, что старуха одна, подошел к ней и сказал ей на ухо: „Мать! я убил медведя!“ — Что ты говоришь? — „Я убил медведя!“ — Точно ли он убит? — «Точно“. — Она несколько времени глядела на меня неподвижно; потом обняла меня с нежностию и долго ласкала.