Габриэль Ферри - Косталь-индеец

Это громкое изъявление радости было сочтено за дурное предзнаменование в испанском лагере.

Бывший погонщик мулов, а ныне полковник Валерио был только гверильеро 10, которых тогда появлялось много. Тем не менее слава о его безграничной храбрости, военной опытности и истинном благочестии — качества, которые приобрели ему слепую преданность солдат, — не давала покоя испанским властям города Оахаки. Против него сосредоточили все военные силы провинции, и казалось, наступил наконец момент уничтожить этого грозного врага, тем более что в то время он не мог надеяться на поддержку со стороны своих единомышленников.

Валерио начал свои распоряжения тем, что велел снести в одно место все съестные припасы, и каждое утро сам заведовал распределением их между солдатами и семействами городских жителей. Затем он ввел строгую дисциплину, разделив время между общественными молитвами и военными упражнениями. Таким образом, он выдерживал осаду уже в течение ста дней, не давая унынию овладевать солдатами. Только теперь, когда запасы с поразительной быстротою близились к концу, его положение сделалось отчаянным.

Если мы вспомним, что все пути сообщения были отрезаны испанцами, что восстание было изолировано и стеснено со всех сторон, то не станем удивляться тому, что Морелос, уже в течение целого месяца находившийся около Исукара, в двух или трех днях пути от Гуахуапана, ничего не знал о затруднительном положении осажденных.

К счастью, Валерио узнал, где находится Морелос, и решился послать к нему гонца с просьбой о помощи. Ввиду бдительности неприятеля, это предприятие казалось почти неисполнимым; однако оно удалось, и Морелос немедленно отправился к Гуахуапану. Регулярного войска у него было немного, около тысячи, да сверх того отряд индейцев, вооруженных пращами и стрелами.

Позади генерала, в некотором отдалении, ехали рядом полковник Галеана и капитан Корнелио. Последний имел очень мрачный вид.

— Генерал прав, отказывая вам в отпуске, — говорил Галеана, — такой храбрый и образованный офицер, как вы, в настоящее время дорог для нас; что же касается до неудовольствия, которое в нем возбудила ваша настойчивость и которое он вам выразил немного резко, то не огорчайтесь этим, мой милый, а положитесь на меня; я буду очень несчастлив в предстоящем сражении, если не доставлю вам случай так или иначе отличиться, что наверняка возвратит вам его благосклонность. Если вы лично убьете трех или четырех испанцев или хоть одного высшего офицера — этого будет вполне достаточно.

— Я предпочитаю офицера; во всяком случае, я подумаю об этом, — сказал Корнелио, оставаясь по-прежнему мрачным.

Во время привала в армии восставших начали прикидывать, как нанести осаждающим решительный удар, и решили поставить их меж двух огней — атаковать в то же самое время, когда осажденные сделают вылазку. Затруднение заключалось в том, чтобы уведомить последних. Отряд индейцев находился под командой Корнелио, и, когда прикидывали, как бы послать к Валерио вестника, один из индейцев сказал, что знает за городом овраг, по которому можно пробраться к осажденным. Корнелио сообщил об этом генералу, приказавшему немедленно отправиться в город в сопровождении индейца и нескольких человек по своему выбору. Корнелио охотно бы отказался от этого столь же опасного, сколь почетного поручения, но не посмел.

В опасное предприятие он взял с собой еще одного индейца и верного Косталя и с наступлением ночи отправился в путь. По прошествии двух часов перед ними показались огни испанского бивака, а вскоре и безмолвные дома Гуахуапана, обитатели которого считали часы и минуты в ожидании обещанной помощи.

На том месте, где индейский проводник дал знак остановиться — это было за оградой какого-то поля, — начинался овраг, в начале которого ходил взад и вперед испанский часовой. Направо и налево от него на расстоянии человеческого голоса виднелись другие часовые, так что вся сторожевая цепь находилась в постоянной связи. Кроме ограды, за которой прятались Корнелио и его товарищи, им в случае необходимости могли служить прикрытием густые кусты полыни и алоэ, которыми густо заросло поле.

В ночной тишине монотонно раздавались сторожевые крики испанских часовых:

— Alerta, centinela! 11

С ближайшего поста отвечали так же монотонно:

— Alerta, centinela!

— Жаль мне этого парня, — прошептал Косталь, — а придется заткнуть ему глотку. Когда я это сделаю, вы, капитан, притаитесь за вон за теми кустами и предоставьте мне остальное.

Затем он взял у одного из индейцев пращу и вложил в нее заботливо выбранный камень.

— Вы слегка ударите два раза камнем о камень через минуту, — сказал он капитану, — это послужит мне сигналом.

Минуту спустя Корнелио стукнул камнями.

Этот звук достиг слуха часового. Он остановился и прислушался. Капитан стукнул вторично. Послышался свист летящего камня, и часовой беззвучно упал на землю.

— Поторопитесь, — сказал Косталь капитану, — я позабочусь об остальном.

Капитан и оба индейца скользнули между кустами алоэ. Вдруг Корнелио вздрогнул. Часовой, который только что упал, по-прежнему расхаживал взад и вперед; та же походка, тот же голос, восклицавший уверенным тоном: «Alerta, centinela!»

— Куда же, черт побери, девался Косталь? — пробормотал Корнелио, тщетно озираясь по сторонам. Но поскольку спутники капитана, несколько опередившие его, приближались к городу, по-видимому, не обращая внимания на часового, он пробормотал: — Клянусь Богом, как часовой Косталь великолепен!

В самом деле, так как часовой оказался на прежнем же месте и повторял тот же крик, то остальная стража ничего не заподозрила.

Теперь Корнелио как можно скорее поспешил к осажденному городу. Оба другие индейца уже скрылись из вида, и когда Косталь увидел, что капитан сделал то же, он отбросил кивер и ружье часового.

— Скорее! Скорее! Испанцы поднимут тревогу, когда увидят, что их товарища нет на месте! — воскликнул Косталь.

Он догнал капитана и потащил его за собой так стремительно, что тот едва не задохся.

Таким образом они вмиг добежали до мексиканской стражи, которая, уже извещенная двумя индейцами, пропустила их без задержки.

— Слышите, — сказал Косталь, — часовые уже подняли тревогу; да только поздно.

В самом деле, со стороны испанского лагеря слышались крики и ружейные выстрелы.

Дон Валерио осматривал передовую линию своих укреплений, когда к нему явились Корнелио и Косталь.

Он с радостью принял их сообщение, тотчас вспомнил о своей встрече с ними в гасиенде Лас-Пальмас и затем поручил своему адъютанту отвести им квартиру.