Коллектив авторов - Морские досуги №6

Даже кусая себя за язык — против традиций не попрешь! Флотская подначка никогда не спит, только дремлет! Куда же без неё! Подначка заставляет тебя всегда быть в тонусе, что на морской службе уж никак не лишне!

Вечер опустился на берега быстрой реки. Рыбаки собрали свои снасти, убрали в багажники. С утра — домой, больше ста километров! … и начались разговоры, история и воспоминания… — Когда мы были на практике — начал рассказ Николай Иванович Бардин, в не таком уж далеком прошлом — командир РПК СН, а теперь — военпенс со стажем, как раз развернулись масштабные учения, и мы по тревоге вышли в море для участия в этой серьезной военной игре. И все для нас было впервые, и вновь!!! Дальше было все, что запланировано — отстрелялись удачно, на отлично. Командир облегченно вздохнул, сыграл пару «дежурных» тревог, остался доволен на уровне общего успеха. А потом ушел вместе с доктором в кают-компанию — играть в шахматы. У них был какой-то перманентный турнир, с трехзначным счетом.

И вдруг — у одного из мичманов, по должности — кока-инструктора, случился приступ аппендицита. Вроде бы рядовой случай — именно для этого корабельные врачи дежурят в госпиталях, проводят самостоятельные операции. И у них в послужном списке отмечали, сколько таких операций успешно проведено ими самостоятельно — вроде, как количество сбитых врагов на фюзеляже самолета-истребителя удачливого военного летчика. Я помню, в некоторых автономках доктор вырезал из внутренностей морского волка, а то — и у двух сразу, вспухший аппендикс — так, между двумя партиями в «кошу», перед большой чашкой кофе. Корабельный доктор Корбан был опытным врачом, и саму операцию выполнил блестяще — как учили. Удалил он воспаленный аппендикс, не дал пути осложнениям всяким. Но дальше все пошло не так… Мне трудно говорить о специальных деталях — ваши, доктор, нюансы мне — попросту неизвестны, но, в двух словах, как я тогда понял, все выглядело примерно так — местный наркоз на больного мичмана почти не действовал. Да и времени прошло — ого-го-го, может чего уже и забыл, так что — не обессудьте! Кок Лёня был соответствующей комплекции, его внутренние органы, были прикрыты пятисантиметровым слоем внутреннего жира. Со всех сторон. Выбор средств у медиков тогда был намного скромнее чем сейчас, а типовой общий наркоз, как понимаете, тогда на лодке запрещен по определению. Или ограничен — уж не знаю! Представьте, что в прочном корпусе вдруг разобьется банка с ним, или там — ампула, смотря — в какой таре, уж и не знаю. И вся лодка тогда — под наркозом?

— Ну, это вряд ли! — возразил бывалый знаток Рюмин.

— По нашим тогдашним понятиям здоровых двадцатилетних балбесов, этот мичман был ужасно старым — ему было целых тридцать шесть лет! Мне бы сейчас такую старость! — мечтательно прищурился капитан 1 ранга Николай Иванович. Он продолжал: — И был он не только коком-инструктором с комплекцией, соответствующей профессии, А еще плюс любителем выпить. Нет — даже профессионалом этого малопочтенного дела — это точнее! А куда денешься!

У нас вообще, а не только на флоте, даже умные люди хвастаются, что могут выпить на полбанки больше своего друга, а, уж — тем более — врага!

Поэтому, у мичмана на животе была солидная жировая прослойка, основательно пропитанная (по серьезным подозрениям доктора) спиртом и его компонентами. Вот щелкни зажигалкой, казалось, и загорится наш Леонид, как аварийная свеча!

— Ну, прямо уж так! — скептически покачал головой Рюмин.

— Да говорю же — я не знаю, за что купил — за то и продаю! — отмахнулся старый подводник, ворча и сбиваясь с нити рассказа.

— Доктор, помолчи — дай послушать, тем более — мы сами тоже ни хрена в этом не понимаем! — поддержал Николая Ивановича недовольный Егоркин: — сойдет и так, — а будет охота — потом разъяснишь и поправишь!!!

Майор из управления тыла, Андрей добавил — Ничто так не убивает красивый рассказ, как попытки придать ему стопроцентную достоверность в деталях!

— Значит, — продолжаю! — опять поморщился Бардин. Как командир до мозга костей, он не привык, чтобы его перебивали. Да уж, теперь на нахала не рявкнешь с высоты своего звания и служебного положения… Теперь поможет не авторитет власти, а только просто — авторитет.

— Короче, так или иначе, но завершить операцию доктор не мог, через несколько минут после укола, больной уже кричал, как резаный!

После выхода на связь с берегом, сначала было принято решение передать больного на один из крейсеров, ходивших, по плану учения, аккурат в этом районе. Там была оперативная бригада лучших врачей флота! Да и оборудование — на уровне! На всякий случай!

Но на Баренцево море налетел такой шторм, что тяжелый, в тринадцать тысяч тонн водоизмещения, наш атомный ракетный подводный крейсер заметно покачивало уже на пятидесяти метрах!

Как же валяло на горбатых валах просто классический крейсер, тяжелый надводный корабль, — можно было только гадать! При таком раскладе могли потерять и больного, и еще и тех, кто будет участвовать в этой передаче с корабля на корабль.

Озабоченное командование молчало, а на очередном сеансе связи мы получили команду идти в Североморск и там сдать больного в главный госпиталь. Только идти было туда совсем не один день, да!

Врач на лодке был, понятное дело, единственным медиком. Он не отходил от больного и не спал уже третьи сутки. Из добровольных помощников, определенных в санитары, никто долго не выдерживал. Мы лишь посмеивались — тоже мне, мол, вояки! А зря смеялись-то! Гордыня — она, сама по себе, грех, а раз так — то наказуема! Один только старпом, Алексей Викторович Цаплин держался, иногда ему помогал замполит, и лишь тогда доктор мог позволить себе отдохнуть хоть короткое время — все-таки, старпом, он конечно — большой человек, но… не врач. А мало ли что? И через каждые десять минут он вздрагивал, открывал свои покрасневшие от бессонницы глаза и осматривал мичмана, в поисках тревожных симптомов. «Жив! Дышит! Спит!» — успокаивал он сам себя, облегченно вздыхал и опять проваливался в полынью сознания между тревожным сном и явью. Командир освободил старпома от ходовой вахты и сам, практически, не покидал Центральный пост. Лодка шла ровно, лучше автобуса по среднероссийскому шоссе, стараясь не изменять глубину и не играть по возможности, дифферентовочной системой. Кстати, это являлось показателем профессиональной культуры вахтенного трюмного на пульте системы «Титан».

Экипаж находился в отсеках, переходы между ними были сокращены до минимума — по мнению доктора, так можно было избежать перепадов давления, которые болезненно отражались на самочувствии больного мичмана, лежащего на операционном столе с разрезом на животе и с оголенной частью кишечника. Б-р-р! Как вспомнишь. Так и в дрожь бросает! — Старпом, дай воды! — то требовал, то просил мичман, уже забывший про субординацию и служебные приличия. Он то — плакал навзрыд, то капризно орал на всех! Где-то он уже прощался с этим миром, и ему было совершенно наплевать на все эти междолжностные служебные святые условности. Старпом бросал укоризненные взгляды…. — Ничего-ничего — успокаивал его кок-инструктор: — Нельзя тебе, Леня! — мягко, но решительно отвечал Цаплин, и промокал его губы влажным тампоном. Тот жадно облизывал губы, а затем начинал цветисто, с картинками, материться. Он буквально десятком слов, тремя штрихами, описывал безнадежность ситуации! А старпом тем временем смачивал салфетку специальным раствором и бережно накрывал ему сочащийся разрез. Тяжело было мужику, да и старпому было не легче — можете представить себе картинку и густой запах, в котором приходилось все время находиться непривычному к этому человеку! Ёперный театр в тринадцать колон, упавших в расстегнутую ширинку и попавших прямо по …! — добавил Бардин эмоций в свой обстоятельный рассказ, опять вспоминая те события — Выкроив спокойную минутку, командир обычно входил в амбулаторию, присаживался на кожаное сиденье табурета-разножки.