Артур Дойль - Месть

Прием, оказанный здесь ему, мог бы обескуражить любого!

То есть хотя бы, увидев отплывающего от своего судна гостя (ведь знал же, какое высокое положение занимал тот в ямайском обществе), мог бы хозяин и одеться и вести себя поприличнее. На нем же была рубаха, небрежно заправленная в штаны, хлопчатая, серого цвета. И — не встал, сидел верхом на пушке, даже не подал гостю руки. Какое там! Заорал:

— А… Наслышан о тебе, сэр! Сейчас с тобой разберусь…

Стоящая рядом с ним матросня обещание это поддержала согласным ором, но главарь повел на горлопанов бровью. Вопросил:

— Как ты смеешь ловить рыбу в моих водах? (Так он, Шарке, называл ловлю в море купеческих и пассажирских судов.) — Сейчас измочалю тебя, Бэнкс, а то и прикончу совсем! — И уставил на гостя взгляд своих мутно-голубых глаз (сколько жертв корчилось под их взглядом!). — Отвечай, должен понимать, куда ты явился!

Но гость смотрел так, будто вернулся в родной дом.

Впрочем, ответил с достоинством:

— Не думаю, что так уж нам с тобой тесно. Однако спор двух капитанов можно решить так. Взять пистолеты и сойти на берег. Здесь все-таки качает — и можно не попасть…

Услышав такое предложение, Гэллуэй схватился за нож (он предпочитал резать, а не колоть), но Шарке запрещающе мотнул головой, а в его ледяном взгляде затеплился интерес.

Бэнкс же пояснил:

— Кто бы там из нас ни свалился, а только еще от одного презренного негодяя мир избавится!

— Вот это — разговор! — Шарке соскочил с пушки и протянул гостю руку. — Не вспомню, кто так осмеливался — со мной… А смелые — не предают. Бэнкс, предлагаю союз. Союз двух капитанов! Но если окажется не так, выпотрошу на твоем же бриге!

— Я обещаю сделать с тобой то же на твоем барке, — сказал Бэнкс.

И они, Джон и Копли, поклялись быть друзьями!

Они, действительно, ими стали. Купеческие суда подчас захватывали вместе и даже (об этом потом говорила вся Новая Англия) однажды не уступили сорокапушечному кораблю!

Убедился Шарке и в уме своего друга. То есть высказанным тем соображением сам он руководствовался уже давно. А именно: к убийствам, к разного рода жестокостям надо привлекать всех членов своей команды. И тогда, зная, что все равно вздернут их вместе с капитаном, они предать не захотят.

Разумеется, что все же «ловили рыбу» по отдельности. Хотя Шарке стал испытывать такое чувство (ранее ему не свойственное), как желание увидеть в море кого-то еще раз… То есть его, своего друга Копли Бэнкса!

В очередной раз они встретились возле Большого Кайкоса — острова, действительно порядочного по размерам, хотя и необитаемого до сих пор. То есть необитаемого людьми, а быки здесь водились, и Шарке прибыл сюда, чтобы хотя бы в охоте на быков разделить охватившую его злость на капитана купеческого судна. А еще бы! Неделю назад захватил он судно (барк «Ганноверский Дом»), оно шло из Ливерпуля с шерстяной материей. В каюте же капитана были обнаружены бутылки из-под рома, даже и подсчитали — двадцать штук! Значит, весь путь от Ливерпуля (двадцать дней) барк вели одни лишь его помощники.

Шарке пришел в такое негодование (а ведь вина не удавалось добыть уже как недели три), что приказал привязать капитана к мачте и забить этими его пустыми бутылками. Не все при этой экзекуции разбились — и уже не было видно и мачт, а бутылки все еще наполнялись, кружились над шедшим ко дну судном.

Зато благодаря такому негодяйству их капитана Шарке проявил необычное для него милосердие: прежде чем их судно было затоплено, моряки указали ему на лучшее из всей перевозимой ими материи сукно, помогли свертки перенести на его барк (всегда при абордажах пираты сплачивают суда) и сели в свои шлюпки.

В то время как на захваченном Бэнксом галеоне [2] Галеон — большое парусное судно, вместительное, как пассажирское, но небыстроходное по своей конструкции (XVI–XVII века). один из отсеков трюма оказался заполнен вином. То есть вино было в пятигаллоновых бочонках [3] Галлон (англ. gallon) — около четырех литров жидкости. . Целый отсек!

В бухте барк Шарке и бриг Бэнкса встали не совсем рядом — набегали волны и водили суда даже на якорях. Так что друг к другу пришлось плавать на лодках.

Бочонок вина, забранного с галеона, Бэнкс послал Шарке — как знак внимания, не больше, уже он знал: как бы тот ни жаждал, вино отдаст своим людям. Ну да, да! «Подарков с чужого плеча» он, капитан Шарке, не принимает, все берет сам.

О том, что вино это уже выпили, понятно стало скоро. То есть такая малость на шестьдесят питоков! Тем более что это не ром и не джин, а всего-то лишь портвейн… Дело же шло к вечеру, и воззвали со своего барка едва ли уже не гневно!

Пришлось отослать им десяток бочонков, целую шлюпку вина!

И с этой оказией Бэнкс послал Шарке приглашение. Пригласил — на замечательно гладкой бумаге (кипу которой не дождался его двоюродный брат, губернатор Виргинии). Хотя, опять же, знал о Шарке: со своего барка сходит он лишь для охоты на быков.

«Но, — подумал Бэнкс, — понимает же он, Шарке, что я сам… Столько уже я пролил людской крови, что если его у себя свяжу и доставлю властям, все равно нас с ним повесят обоих».

Да, капитан Шарке это понял. Тем более что ни якоря, ни парусов на бриге не поднимали.

К лучшему своему другу капитан Шарке прибыл в сопровождении квартирмейстера Гэллуэя и еще четверых из своей команды. Явился в лучших из своих одежд (стоит ли теперь вспоминать тех на пассажирском галеоне, кто два года назад, вместо того чтобы щеголять в этих одеждах в городах Новой Англии, пополнили тогда его гардероб). На нем была шелковая рубашка (совсем белая, явно не надеванная еще никем), с батистовыми брыжами на груди и со сверкающими запонками на манжетах, поверх же было нечто фиолетовое, с золотистыми галунами на рукавах — то, что Шарке, скорее всего, принял за одеяние аристократа (камзол или что-то в этом роде), но что на самом деле было ливреей лакея; впрочем, «камзол» этот так оттопыривался справа (это были засунутые за пояс пистолеты) и так было жарко, что гость стянул «камзол» с себя и бросил человеку, подошедшему к нему услужить (он, Шарке, слышал, что если члену лучшего (высшего) общества потребуется какая-то житейская услуга, а имени слуги аристократ не знает, может он позвать его: «Человек!»).

И этот человек, слуга Бэнкса, своей молчаливой услужливостью было понравился Шарке (он не терпел тех, кто заговаривал с ним, болтал, не будучи с ним равным); правда, потом о голову этого человека он разбил стакан, но столь незначительный эпизод в жизни знаменитого капитана случится уже часа через полтора.

Сначала же, подтянув на себе пояс (толстокожий, с массивной медной пряжкой, сползший под тяжестью двух пистолетов), он прошелся по судну друга с понятной заинтересованностью в общем деле. Его озадачила пристройка, которую он увидел еще со своего судна. Пушки обычно на нижней палубе, а Бэнкс устроил что-то вроде артиллерийской рубки на верхней, на корме, нацеленное в амбразуру, стояло крупнокалиберное орудие! Вдоль стен громоздились ящики с железными ядрами, в больших бутылях чернел порох… Однако, ввиду предстоящей выпивки, свое мнение о таком нововведении Шарке решил высказать потом. Зато предложение хозяина не спускаться вниз, в душную каюту, а расположиться здесь, одобрил.