Иван Соколов-Микитов - Пути кораблей

На пустынном, обдутом злыми ветрами, изгрызенном солеными волнами берегу мы нашли высокий покосившийся крест. С трудом прочитал я вырезанную на кресте надпись:

ПОСТАВЛЕН С. К. ПРОМЫШЛЕННИКОМ КОРШИКОМ ШУЕРЕЦКИМ

СТЕПАНОМ ГОРЯКОВЫМ С ТОВАРИЩИ

1842

Августа 8 дня

МЕСТО БАРЕНЦИ

ПО СТАРОМУ У БОГАТОГО ОСТРОВА

Крест этот — памятник давних времен, когда русские мореплаватели-поморы в поисках зверя и лова далеко и бесстрашно хаживали в море на своих не боявшихся бурь и невзгод деревянных, крепко сшитых ладьях-кораблях. Подле креста видны следы давнишнего поморского становища. В землю вбиты старые сваи. Берег за долгие годы поднялся из моря, и теперь сваи стоят далеко на суше.

Ничто не утверждало богатого имени острова, замыкавшего вход в Русскую гавань. Птичьи не слишком многочисленные базары шумели на его обрывистых берегах. Белая полярная сова, сторожко восседавшая на груде камней, завидев охотников, взмахнула большими крыльями и скрылась...

На берегах мертво и пустынно. Поднимаясь по скату, по сухой, потрескавшейся и бесплодной, как бы окаменевшей земле, я увидел помет и свежие следы диких оленей. звери показались на противоположной стороне каменистой долины. Они стояли, сторожко подняв головы, украшенные ветвистыми рогами. Молодые шустрые оленята играли внизу у ручья. Трудно было понять, чем питались эти олени на голой каменистой земле, скудно родящей клочки полярного моха и сухие, как пепел, лишайники.

Однако здесь живут не только олени. Под старой плахой плавника на берегу моря я нашел полусгнивший труп песца. В глубине высохшего потока, сбегавшего с гор, отчетливо отпечатаны ровненькие, похожие на лисьи, следы этих промысловых зверьков. Маленькие кулички-песчаники, подергивая хвостиками, насвистывая, шустро бегают по заваленному гниющими водорослями, пахнущему йодом береговому закрайку. Небольшими стайками проносятся над бухтой серые гаги. Над каменистой плоской долиной, отводя охотников от спрятанного в камнях гнезда, вьется пара поморников — воздушных пиратов.

Я иду вдоль берега, прислушиваясь к шуму набегающих волн. У самого края, покачиваясь на волнах, кормятся одиночные кайры. Берег завален плавником — лесом, выкинутым из моря волнами. Иду, внимательно вглядываясь в каждый выброшенный морем предмет. Множество разноцветных камешков и удивительных ракушек пересыпается под ногами. Вот между обсохшими бревнами валяется на песке старый берестяной лапоть, переплывший море, занесенный неведомо из каких мест; вот на краю большой плавничины лежит детский деревянный кораблик, выброшенный волною на берег; вот под грудою досок виднеется длинное морское весло и торчит кусок мачты с заржавевшим блоком. Какому потерпевшему крушение судну принадлежат эти весло и кусок мачты?..

В плавнике, густо покрывавшем отлогий берег, я нашел хорошо сохранившийся переплетенный бронзовой проволокой пробковый буй. На крышке было написано по-английски, что буй принадлежит американской экспедиции Болдуина — Циглера. Мою находку я принес в охотничьей сумке на корабль.

С большим трудом, при помощи пароходного механика, была отвинчена окислившаяся бронзовая пробка. Из запаянной медной трубочки мы извлекли записку, напечатанную на машинке по-английски и по-норвежски, следующего содержания:

80º 12′ сев. шир. 56º 40′ вост. долготы. Лагерь Циглера. Земля Франца-Иосифа. Главная полевая квартира Болдуина, циглеровской полярной экспедиции. 23 июня 1902 года. Ближайшему американскому консулу. Срочно требуется доставка угля. Яхта «Америкен» в открытой воде в проливе Абердар с восьмого. Работа этого года успешна — огромный склад доставлен на землю Рудольфа на санях в течение марта — апреля — мая. Собраны коллекции для Национального музея, обеспечен отчет, зарисовки хижины Нансена, превосходные фотографии и картины и т. д. Осталось 5 пони, 150 собак, нуждаюсь в сене, рыбе, 30 санях. Должен вернуться в начале августа, не добившись успеха, но непобежденный. Все здоровы. Двенадцатое донесение. Буй № 164.

Третий день корабли стоят рядом, как бы обнявшись. Непрерывно гремят лебедки, черные от угольной пыли люди, с блестящими, как у негров, белками глаз и зубами, с мешками на головах таскают наполненные углем корзины. Черную угольную пыль подхватывает над палубами и уносит ветер.

Вчера в моторной лодке мы ездили под глетчер. Это было замечательное зрелище. Мы подошли к зеленовато-голубой отвесной стене, готовой обрушиться каждую минуту. Мутный, пенящийся поток бурно вырывался из-под ее размытого основания. Сотни чаек падали над кипевшей, с кружившимися мелкими льдинами мутной водой. Одна за другой вставали над водой и опять пропадали в бурлящем потоке круглые головы нерп.

Окруженные льдинами и синими ледяными горами, мы долго стояли, любуясь на возносившуюся над нами нежно-зеленую холодную стену.

Потом на берегу пресноводного озерка, протоком соединенного с морем, наши охотники обнаружили обмелевшего морского зайца. Раненный выстрелами зверь уходил в море, его нашли далеко выбросившимся на камни. Он был так тяжел, что, взявшись всею дружной артелью, мы не сразу могли вытащить его на берег. На песке лежала усатая и окровавленная морда зверя. С большим трудом мы взвалили добычу на опустившуюся под ее тяжестью шлюпку.

Из кожи морского зайца промышленники делают ремни для гарпунов. Этот ремень, толщиною в палец, может выдержать тяжесть пятидесятипудового зверя.

Когда морской заяц был поднят на палубу, Журавлев с удивительной ловкостью стал снимать кожу, разделывая ее по спирали. Получившийся узкий ремень длиною десятка в два сажен он развесил для просушки на вантах.

На обратном пути нас накрыл туман. Мы плыли в сплошной молочно-белой пелене, закрывшей берег и море. В тумане мы заблудились. Бесплодно споря, то и дело меняя направление, мы долго кружили посреди бухты. Однажды силуэт ледокола показался в тумане близко и тотчас закрылся. Как потом выяснилось, мы кружились возле самого ледокола, и только гудки «Седова» помогли нам выбраться из тумана.

Вернувшись на ледокол, сидя в кают-компании за горячим чаем, мы еще долго вспоминали подробности нашего путешествия.

— Ночевать бы вам в море, — подсмеиваясь над нашей неопытностью, говорил капитан, — да уж Юрий Константинович вас пожалел, каждую минуту бегал давать гудки...

Только на четвертый день непрерывной работы закончилась перегрузка угля, и «Седов» уходил из Русской гавани в море.

День стоял ясный и тихий. По блестевшей поверхности моря гуськом уплывали выброшенные за борт, отслужившие свою службу угольные черные корзины. Мы торопились писать письма, приготовляли посылки, чтобы отправить их на Большую землю с «Сибиряковым».