Ганс Якоб Гёбелер - Стальной корабль, железный экипаж. Воспоминания матроса немецкой подводной лодки U-505. 1941–1945

Уже под вечер мы встретили наш эскорт в точке встречи Lusi-2. Через несколько часов мы были уже надежно ошвартованы у нашего пирса в гавани Лорьяна. Нас снова приветствовали флотский оркестр и командир нашей флотилии Шютце. Встречала нас и большая шумная толпа наших обожателей, среди которых на этот раз было много женщин, жаждущих соединиться со своими дружками. Мое сердце едва не выскочило из груди, когда я увидел в толпе милое лицо Жанетты. Она выглядела куда прекраснее, чем обычно.

Разумеется, мы были счастливы вернуться обратно в порт. Но почему-то, когда мы стояли в шеренге на верхней палубе, приветствия и крики «ура» показались нам несколько вымученными. В конце концов, во время этого похода нам удалось потопить только два заслуживающих упоминания парохода, к тому же над нашим командиром висела темная туча неопределенности. Этот поход, начавшийся так благополучно, закончился разочарованием.

Когда все официальные церемонии завершились, мы поспешили закончить все необходимые работы на борту, прежде чем ступить на жестких, несгибающихся ногах на твердую землю. Как и раньше, мы получили поступившую почту и насладились великолепным банкетом. Затем мы кое-как добрели до наших казарм и, не имея энергии даже для того, чтобы раздеться, повалились на наши койки. Будучи физически и эмоционально опустошены, мы спали, подобно мумиям, и проснулись лишь поздно на следующий день.

Несколько следующих дней мы провели, разгружая U-505 и готовя ее к переводу к причалу в бронированном бункере. Как только сама лодка и наши личные вещи были надежно укрыты, мы наконец получили разрешение выходить из казарм. Естественно, большую часть нашего свободного времени мы проводили, посещая наши любимые места в «веселом» районе Лорьяна. Однако, в первый раз после этого похода покинув казарму, мы были поражены, увидев, как изменился город за время нашего отсутствия. Англичане подвергали город все более мощным бомбежкам. К счастью для нас, основные разрушения приходились на район порта; наши любимые улицы бомбежки затронули относительно меньше. Многие другие кварталы города, однако, подверглись полному разрушению.

Женщины Лорьяна были очень рады снова видеть нас, особенно с тех пор, как они были лишены того, по чему так долго скучали: сигарет, шоколада и даже небольших карманных денег. Разумеется, в глубине моего сознания я старался убедить себя в том, что Жанетта любит меня потому, что считает меня красивым и очаровательным… но и пара милых презентов ничуть не мешает этому! Во всяком случае, было чудесно снова оказаться на твердой земле. Даже военная полиция уже не так приставала к нам. Они предпочитали смотреть в другую сторону, когда мы шатались из бара в бар в поисках «еще одной маленькой выпивки». Со временем мы обнаружили скрытый проход в периметре наших казарм, который позволил нам возвращаться в казарму в любое время. После этого наши возможности отдыха были ограничены только нашей способностью выполнять свои обязанности на следующий день.

Наряду с развлечениями, однако, над нашими головами продолжала висеть темной тучей судьба нашего командира. Оказалось, что капитан-лейтенант Лёве страдает от тяжелого случая аппендицита. Быстрое медицинское вмешательство устранило опасность для его жизни, но физическая боль, которую ему пришлось перенести, была ничем по сравнению с моральным страданием, которое он испытывал после потопления той проклятой трехмачтовой шхуны. Инстинктивно Лёве понимал, что это потопление было колоссальной ошибкой.

Мы достаточно быстро узнали, что 400-тонный Roamar был собственностью одного колумбийского дипломата. Его потопление, хотя с юридической точки зрения совершенно законное, стало политическим основанием для объявления Колумбией войны Германии! Конечно, в данный момент мировой войны объявление войны Колумбией имело для нас примерно такой же эффект, как вой собаки на луну. Но эффект на карьеру Лёве был катастрофическим: он был отстранен от командования U-505 и переведен на береговую службу. Адмирал Дёниц, однако, всегда ценил таланты Лёве и устроил его в свой штаб. Назначению Лёве в штаб Большого Льва позавидовали бы многие офицеры военно-морского флота, но оно разбило сердце нашего командира отстранением от боевой службы на море.

Новости о переводе Лёве стали причиной большой скорби для всех нас. Мы испытывали громадную привязанность к нему и безмерное уважение к методам его командования лодкой. Даже в самые опасные моменты наш командир не терял самообладания. Сколь много раз один только звук его глубокого спокойного голоса вселял спокойствие в юного члена экипажа во время какого-нибудь происшествия. Молодые члены экипажа чувствительны к подобным вещам, так что Лёве не упускал случая вернуть им уверенность. У Лёве также была редкая способность интуитивно чувствовать опасность. Пренебрежение уроками выживания, которые он давал нам, в будущем могло обернуться значительными жертвами. Но важнее всего, Лёве был прирожденный лидером с глубоким пониманием того, как вести себя с экипажем в ограниченном пространстве подводной лодки на войне. Он всегда относился к нам с уважением, никогда не унижал и никогда не злоупотреблял своим авторитетом. Куда чаще он предпочитал вести нас своим личным примером. Не будет преувеличением сказать, что Аксель Олаф Лёве был для нас подобен родному отцу. Лишь немногие из нас смогли удержаться от слез во время его прощальных слов.

После того как первая часть нашего экипажа отправилась в краткосрочный отпуск на родину, мы встретили нашего нового командира, капитан-лейтенанта Петера Чеха.

Молодой, красивый и интеллигентный, он представлялся идеальным образцом нового поколения командиров подводных лодок, портреты которых министерство пропаганды любило печатать на обложках журналов и демонстрировать в фильмах. Сопровождаемый слухами, что он сын адмирала, Чех принял командование нашей лодкой, имея самую высокую репутацию. До командования U-505 он был старшим помощником капитана на U-124, подводной лодке аса подводной войны Йохана Мора, знаменитой «лодке эдельвейса» 27 27 После сдачи ходовых испытаний члены экипажа выбрали эмблемой своего корабля цветок эдельвейса, в знак благодарности воинам горнострелковой дивизии, спасших многих из них у Нарвика (знак также вышивался на пилотках всего экипажа). . Наши личные впечатления о нем заключались в том, что он интеллигентен, уверен в себе, но несколько надменен… как аристократ. Почти сразу же мы, однако, обнаружили, что эта его надменность имеет взрывной характер. Его внезапные приступы гнева и резкие перемены общего настроения резко контрастировали со спокойным подходом Лёве к командованию.