Александр Дюма - Волчье логово. Красная кокарда. Капитан Поль

Большая часть наших соседей в Керси также была в отъезде: они отправились в Париж в качестве свидетелей с той или с другой стороны при королевском браке. Таким образом, мы — молодежь, мало стесняемые присутствием добродушной и гнусавой м–м Клод, гувернантки Катерины, пользовались нашею свободой и праздновали вновь заключенный мир по–своему.

Мы постоянно жили в деревне. Никто из нас не бывал даже в По, не только что в Париже. У нашего опекуна, виконта, имелись свои, весьма строгие взгляды на воспитание юношества. И хотя нас выучили ездить верхом и стрелять, владеть шпагой и спускать сокола на охоте, но мы не более Катерины были знакомы со светом: пожалуй мы больше ее слышали об удовольствиях и испорченности придворной жизни, но зато она была более нас знакома с ее утонченными сторонами. Именно она выучила нас танцевать и кланяться. Близость ее весьма способствовала смягчению наших манер, а за последнее время мы кое–что приобрели в обществе Луи де Паван — гугенота, взятого виконтом в плен при Минконтуре, жившего у нас до своего выкупа и уж не походившего совсем на деревенщину. Но мы были очень застенчивы и потому не любили и боялись незнакомых людей. Так что, когда появился наш мажордом — старый Жиль, в то время как мы с грустью раздумывали о новости, сообщенной Катериной, и объявил могильным голосом: «Мсье Видам де Безер желает засвидетельствовать свое почтение мадемуазель» — то нас охватил почти панический страх.

С криком: «Волк!» мы все вскочили на ноги. Выездная дорога в Кайлю постепенно поднимается в виде насыпи от ворот до террасы и по бокам огорожена низкими парапетами. Слова Жиля долетели до нас в то самое время, как снизу показалась и его голова, так что до появления гостя оставался самый краткий промежуток времени. Круазет бросился было к дверям в дом, но не успел дойти и остановился у контрфорса башни, приложив палец к губам. Я вообще неповоротлив, а Мари дожидался меня, так что мы имели весьма неуклюжий и растерянный вид, когда темная тень Видама уже упала перед Катериной.

— Мадемуазель! — сказал он, приближаясь к ней, освещенный ярким солнцем, и склоняясь с прирожденной величественной грацией над ее рукой, — я вернулся поздно вечером из Тулузы, а завтра еду в Париж. Я лишь успел немного отдохнуть и смыть с себя дорожную пыль, но спешу принести вам мои… А!

Он, видимо, только что заметил нас и прервал свое приветствие. Выпрямившись и небрежно обращаясь к нам, он сказал:

— А, две молодые барышни Кайлю… Отчего вы не засадите их за прялку, мадемуазель? — и он взглянул на нас с неласковой улыбкой.

Круазет делал страшные гримасы за его спиной. Мы отвечали гневными взглядами, но, что сказать, не нашли.

— Вы покраснели! — продолжал этот злодей, улыбаясь, играя с нами, как кошка с мышью. — Вероятно, вы оскорбились, что я просил мадемуазель засадить вас за прялку? Так знайте же, что я сам готов прясть по приказанию мадемуазель и сочту это за большое счастье для себя.

— Мы не девочки, — пробурчал я, и вся кровь бросилась мне в лицо, — вы не посмели бы назвать девочкой моего крестного, Ан де Монморенси, мсье де Видам!

Хотя мы и шутили между собою над нашими женскими именами, но были еще настолько молоды, чтобы обижаться, когда то же самое позволяли себе другие.

Он презрительно пожал плечами. И какими ничтожными почувствовали мы себя в то время, как его громадная фигура господствовала над всею террасой!

— Мсье де Монморенси был мужчина, — сказал он небрежным тоном, — а мсье де Кайлю…

При этом нахал преспокойно повернулся к нам спиной и сел на низкий парапет около Катерины. При всем нашем тщеславии нам было совершенно ясно, что он считает совершенно излишним вступать в какие–либо разговоры с нами… Да он совсем и позабыл о нашем присутствии!

Как раз в это время показалась мадам Клод с Жилем, несшим за ней стул, и мы отошли на другую сторону террасы, откуда продолжали метать гневные взгляды на своего обидчика, хотя это было ни с чем несообразно. Я до сих пор трепещу при одном воспоминании о нашей дерзости.

Это был громадного роста человек; обстриженная клином борода, только что вошедшая в моду при дворе, совсем не подходила к его мужественной фигуре; его серые глаза отличались каким–то леденящим взглядом, может быть, вследствие небольшой косины в них. В манерах его замечалась какая–то суровая вежливость.

Прибавьте к этому жесткий, повелительный голос, не допускавший никаких противоречий, и вы поймете, что все это вместе взятое, при отталкивающем виде этой гигантской фигуры, действовало подавляющим образом. Недаром говорили, что сильные люди приходили в смущение от одного его взгляда, а слабых он просто приводил в трепет. Чего стоила уже одна эта молва, ходившая про него! Хотя мы мало были знакомы с разными проявлениями людской злобы, но имя его всегда соединялось с доходившими до нас рассказами о разных преступлениях. Мы слышали о нем, как о самом наглом дуэлисте, и что он часто пользовался услугами наемных убийц. Даже в те дни, которые теперь, слава Богу, миновали, он славился своей жестокостью и мстительностью, и имя его часто произносилось шепотом при рассказе о каком–нибудь убийстве. Про него сложилась поговорка, что он «не уступит перед Гизом [5] Гизы — герцоги Лотарингии: Франсуа Гиз (1519 — 1563 гг.) — убийствами протестантов в Васси положил начало гугенотским войнам. Здесь: Гиз Генрих (1550 — 1588 гг.) — глава католической партии, один из организаторов Варфоломеевской ночи, пытавшийся получить французский престал при помощи паны Римского я Испании. и не покраснеет перед самой Пресвятой Девой».

Таков был наш гость и сосед, Рауль де Мар, Видам де Безер. В то время, как он сидел на террасе, говоря любезности Катерине и искоса поглядывая на нас, мне казалось, он походил на большого кота, пред которым, ничего не подозревая, порхала красивая бабочка.

Бедная Катерина! Без сомнения, у нее были более веские причины для беспокойства, чем я подозревал тогда. Она, по–видимому, лишилась голоса и едва отвечала, запинаясь. Мадам Клод была глуха и глуповата, а мы — мальчики, были совсем сконфужены после полученного отпора, так что разговор не клеился.

Видам же был не из таких людей, что задают себе излишнее беспокойство в столь жаркий день. После одной из наиболее продолжительных пауз в разговоре я вздрогнул, почувствовав, что взгляд его остановился на мне. Ужас мой еще более увеличился, когда я заметил во взгляде Видама особое выражение, которого я не замечал прежде. Это было не то выражение боли, не то какого–то дикого беспокойства. Он медленно перевел этот, не лишенный вопрошения, взгляд на Мари, и потом его глаза остановились на Катерине.