Елена Кондаурова - Рене по прозвищу Резвый

— Его убили при абордаже, — коротко ответил Рене, не понимая, что означает такое проявление чувств. Его знакомые священники никогда не стали бы оплакивать какого-то пирата. Он что, был знаком с Сиплым?

— Он был моим близким другом, сын мой, — с трудом сдерживая слезы, объяснил священник. — Целых десять лет мы были ближе, чем братья. Сначала вместе ходили матросами на французском корабле, потом попали в плен к испанцам, которые привезли нас сюда, потом бежали, подались в пираты, ходили то с одним капитаном, то с другим… А потом я ушел. Устал, понимаешь ли, просто устал. Там все время надо было убивать. Все время вокруг кровь, смерть… Я просто больше не мог. Мне начали сниться лица тех, кто погиб от моей руки. Я не выдержал и ушел. А Сиплый остался. Он пытался меня отговорить, но я…

— Так это вы были его матлотом? — осенило Рене, вспомнившего, как странно Сиплый реагировал на вопросы о том, куда подевался его прежний сосед по койке.

— Да, — кивнул отец Онорий. — Еще во Франции я окончил семинарию, но сан так и не принял. Хотелось приключений, и только здесь… Кто бы мог подумать, правда?

— Правда, — согласился Рене, с трудом сдерживая нервный смешок. Эх, и повезло же Сиплому на матлотов-семинаристов.

Они немного посидели молча, думая каждый о своем, а потом отец Онорий повернулся к Рене и сказал:

— Давай свои деньги, сын мой! Я поговорю с епископом, и не будь я Пьер Мерсье, если новая церковь через три месяца не начнет принимать прихожан!

Рене без колебаний отцепил от пояса кошель и протянул священнику.

— Здесь четыре тысячи, отец Онорий, — сказал он, горько сожалея, что не взял с собой больше. — Надеюсь, чтобы начать, вам хватит, а я немного погодя привезу еще. Не будь я Рене Резвый!

— Ничего, мы же с тобой не собираемся воздвигать собор, — нервно усмехнулся отец Онорий. — На небольшую церквушку хватит и этого, а если еще деньжат добудешь, то мы лучше украсим ее как следует. Идет?

— Идет! — улыбнулся Рене.

Они пожали друг другу руки, потом обнялись к большому удивлению служки, пришедшему позвать отца Онория к трапезе, и Рене пошел обратно на корабль. На душе было светло и радостно, как будто бог улыбнулся ему с небес, а Сиплый был уже причислен к лику святых.

На «Афине» его ждал приятный сюрприз. Грешник Марк привел-таки капитана, который соглашался за вполне умеренную плату сопровождать их все время, пока они будут избавляться от груза. Был он француз, и звали его Милон Ансервилль. Рене он не понравился. Склизкий какой-то, жиденький и совсем не похожий на пиратского капитана. Пожимая ему руку, Рене бросил через его голову недоуменный взгляд на Марка. Тот пожал плечами и кивнул ему в знак того, что, мол, отойдем, разговор есть. Рене извинился перед Ансервиллем и пошел за Марком в рубку.

— Ты это, не серчай, капитан, что я такую медузу притащил, — развел руками Грешник. — Но, веришь ли, никого из нормальных сейчас на Хайроке нету! А Ансервилль… в заварушке толку с него, конечно, маловато будет, но он недавно где-то разжился тяжелым флейтом, так что для сопровождения сгодится. Если понадобится, можем и вовсе сковырнуть этого прыща, а кораблик себе оставим.

Рене задумался.

— Так, говоришь, стоящий у него корабль? — Моральных терзаний по поводу отнятия у Ансервилля его собственности юный капитан не испытывал. Своя шкура была дороже.

— Лучше некуда! — плотоядно оскалившись, доложил Грешник. — Хотя до нашей «Афины» его «Одиссею» как до неба. Но грузоподъемность хорошая, самое малое двести тонн, двадцать четыре пушки двенадцатого и шестнадцатого калибра, команда, опять же, не безрукая, я многих знаю. Короче, выгодная покупка, капитан, не сомневайся!

— Да я и не сомневаюсь, что выгодная. — Рене повернулся, чтобы идти на палубу. — В нашем положении выбирать не приводится. Я надеюсь, ты ему про Белтропа ничего не говорил?

— Я что, дурак, что ли? — оскорбился Грешник. — Если он узнает про Белтропа, его к нашему кораблю и канатом не подтянешь! Я ему наплел, что капитан у нас, мол, молодой, а груз большой, вот и побаивается пока ходить в одиночку. Ты уж извини, ничего другого не смог придумать.

— Да ладно, — поморщился Рене. Конечно, то, что Ансервилль будет думать, что он трус, капитану «Афины» не нравилось, но на это вполне можно не обращать внимания. — Тогда ты команде тоже скажи, чтобы не трепались. Пускай лучше говорят то же, что и ты, чем болтают про Белтропа.

— Слушаюсь, капитан! — вытянулся в струнку Грешник.

Рене подозрительно посмотрел на него, не издевается ли, но тот стоял с невыносимо честной рожей, и только в глубине глаз пряталась добродушная усмешка.

— Ладно, — не выдержав, рассмеялся Рене. — Можешь еще шепнуть на ухо Ансервиллю, что я писаюсь по ночам и боюсь буку, которая живет под кроватью, я не обижусь!

— А вот это с удовольствием, Резвый! — загоготал Грешник. — Глядишь, этот задохлик совсем перестанет принимать тебя всерьез, и тут-то мы его и подловим!

— Эй, Резвый, ты здесь? — В дверь рубки просунулась голова Хвоста. — Пошли, я там еще одного привел!

— Кого это? — удивился Грешник.

— Хьюго Лесопилку!

— Ого! — Грешник двинулся прочь из рубки быстрее, чем Рене. — Как это у тебя получилось, Хвостяра?

— Уметь надо! — хвастливо заявил тот. — Это тебе не всякую мелочь на корабль притаскивать!

— Зато у Ансервилля корабль стоящий! — не пожелал сдаваться Марк. — А Лесопилка, насколько я знаю, все никак не разживется хорошей посудиной, ходит, как нищий, на старом люггере!

— Ничего, зато как капитан он кого хочешь за пояс заткнет! — принялся защищать своего протеже Хвост. — Просто не везет ему в последнее время. А «Касатка» у него еще крепкая, нечего на нее наговаривать!

— Хвост, а почему его зовут Лесопилкой? — торопясь следом за ними, не удержался Рене. Уж больно было любопытно. Такое странное прозвище для пирата.

— А это потому, — хохотнул Хвост, — что, когда он пришел первый раз на корабль наниматься, у него из оружия была только пила. Он раньше лес пилил, понимаешь? Над ним ребята и посмеялись, мол, саблю в руках держать не умеет.

— А он? — жадно спросил Рене, идя следом за Хвостом.

— Разозлился и сказал, что он этой пилой больше народа напилит, чем они своими саблями!

— И что?

— И напилил! С тех пор и прозвали. У него теперь эта пила в каюте на стенке висит, хотя в бой он все-таки ходит, как все, с саблей. Эй, Хьюго! — отвернувшись от Рене, Хвост громко окликнул стоявшего у борта высокого, хорошо одетого мужчину, вполголоса переговаривавшегося с Ансервиллем. — Вот наш капитан!

— Постой! — Рене схватил Хвоста за рукав и зашипел ему в ухо: — Ты ему про Белтропа ничего не говорил?

— Я что, похож на идиота? — оскорбился тот. — Я сказал, что ты столько груза нахватал, что фрегат ползет, как каракатица. Того и гляди какой-нибудь придурок решит проверить, что у нас в трюмах. Что-нибудь не так?