Артуро Перес-Реверте - Осада, или Шахматы со смертью

Фигура, четко подсвеченная далеким фонарем, задерживается у подворотни. Комиссар из своего укрытия ясно видит светлое пятно — белая шаль должна одновременно и подманивать убийцу, и служить ориентиром для Тисона и его людей. Поскольку он автор всего замысла, само собой разумеется — как же иначе, если имеешь дело с Тисоном? — что девушка не подозревает о том, какая опасность ей грозит, и не догадывается о своей истинной роли. Это очень молоденькая проститутка с Мерсед — та самая, что известное время назад вниз лицом лежала в чем мать родила на мерзостном топчане, пока Тисон вел кончиком трости вдоль ее тела от затылка к ягодицам, ужасаясь при этом, какие бездны разверзаются в его душе. Зовут Симоной. Сейчас ей уже исполнилось шестнадцать лет, и при ярком свете весьма очевидно, что былая невинная свежесть ею уже утрачена — немудрено: несколько месяцев на панели даром никому не пройдут, — однако все же пока сохранила хрупкость облика, белокурые волосы и девически нежную, светлую кожу. Тисону не пришлось долго уговаривать Симону: сунув пятнадцать дуро ее коту — всем известному мерзавцу Карреньо, — он наплел, что хочет с ее помощью сперва поддеть на крючок, а потом всласть пошантажировать почтенных отцов семейств из этого квартала. Поверил ли в это помянутый сутенер, неизвестно, да и совершенно неважно: он обрел серебро и будущую благосклонность комиссара, не спрашивая даже, имеет ли это какое-либо отношение к убитым девушкам, слухи о которых давно уже гуляли по городу. Ибо счел, что дело, которое заваривает комиссар Тисон, — не его ума дело. И, давая согласие на все, что угодно, выразился в том смысле, что потаскухи на то и существуют. Чтобы быть потаскухами и делать все, что рассудится за благо роскошным сеньорам комиссарам. А сама Симона восприняла поручение с полнейшей покорностью судьбе и тому, кого судьба назначит ей во временные, но всевластные повелители. И в конце концов, не все ли равно — семейные ли обитатели квартала или холостые, военные в чинах или рядовые, и не один ли черт — по этой улице прогуливаться всю ночь или по той. Тех же, как гласит народная мудрость, блох давить.

Светлое пятно снова движется вниз по улице. Рохелио Тисон провожает его взглядом до самого угла Вестуарио, видит, как там оно останавливается, становится недвижным силуэтом. Совсем недавно навстречу Симоне прошел человек, и комиссар сперва насторожился, но потом понял — это обыкновенный прохожий, на которого проститутка, следуя полученным инструкциям, даже не взглянула. А инструкции точны: никого не окликать, ни с кем не заигрывать, только ждать. До сих пор мимо прошло уже трое, и лишь один остановился на миг, отпустил какую-то похабную шутку и двинулся своей дорогой.

Время течет, Тисон устал. Он с наслаждением присел бы на ступеньку, привалился головой к стене. Но знает — нельзя. Размышляя об этом, он надеется, что Кадальсо и второй агент тоже одолели искушение закрыть глаза. Улица, полумрак, светлое пятно, бродящее вперед-назад, вверх-вниз, перемешиваются у него в голове, которую все сильнее отуманивает дремота, с убитыми девушками. С тем, что разыгрывается на этой шахматной доске, все клетки которой сегодня ночью — черные. Силясь удержать отяжелевшие веки, комиссар сдвигает шляпу на затылок, расстегивает редингот, чтобы ночная свежесть пробрала и взбодрила. Будь оно все проклято. Как же хочется курить.

На миг он все же закрывает глаза, а открыв, видит, что девушка оказалась совсем близко. Подошла к нему очень естественно — просто задержалась у подворотни, прежде чем двинуться обратно. Стоит лицом к улице в шаге от комиссара, ничем не выдавая его присутствия. Голова непокрыта — белая шаль опущена на плечи. Тисон, стараясь, чтобы это вышло незаметно, смотрит на очерк ее плеч, обрисованных мягким лунным блеском, который до сих пор еще разлит над крышами домов, и светом фонаря, горящего в самом низу улицы.

— Нет фарта нынче, — негромко произносит девушка, не поворачиваясь.

— Ты все хорошо делаешь. Правильно, — говорит комиссар так же тихо.

— Я думала, хоть этот, последний остановится. Нет. Посмотрел только и пошел себе.

— Лицо разглядела?

— Плохо… Фонарь далеко. Сам здоровенный такой, и морда прямо бычья…

Описание на мгновенье вызывает у комиссара интерес. В последнее время он часто ломал себе голову над тем, как наружность человека соотносится с его нравом и намерениями. Бродя вслепую по многим путям, он вдруг вспомнил слова, вычитанные в книге «Физиогномика» Джованни делла Порты, которую дал ему почитать Иполито Барруль. Этот трактат, сочиненный лет двести назад, оказался полезен для комиссара, ибо рассказывает как раз, можно ли определить достоинства и недостатки человека по чертам его лица. Назвать это наукой было бы чересчур смело, подчеркнул профессор Барруль, вручая ему книгу, но все же образуется свод неких понятий, благодаря коим людей опасных, предрасположенных к преступлению и злодейству, можно будет определять по особенностям лица и телосложения. Тисон жадно проглотил эти страницы и потом много дней ходил по Кадису, неустанно, недоверчиво, пристально всматриваясь в лица прохожих и пытаясь узнать среди тысяч тех, что мелькали перед ним ежедневно, лицо убийцы. Отыскивал заостренные кверху черепа, выявляющие злобный нрав, узкие лбы, говорящие о тупоумии и невежестве, редкие сросшиеся брови — признак порочной натуры, лошадиные зубы, козлиные уши, изогнутые ноздри — верные приметы жестокости и бесстыдства. А лицо, похожее на морду быка или коровы, вспоминает он сейчас, говорит о трусости и лени. Походы эти завершились в одно прекрасное солнечное утро тем, что он, остановившись перед лотком с веерами, чтобы раскурить сигару, увидел в зеркале собственное лицо и в полном соответствии с законами физиогномики убедился, что его крючковатый орлиный нос свидетельствует о благородстве и великодушии. И, в тот же самый день вернув книгу Баррулю, больше об этом не задумывался.

— Не желаете, сеньор комиссар, я вам удовольствие справлю?..

Симона произносит это полушепотом, не оборачиваясь. По-прежнему стоит лицом к улице, и со стороны всякий подумал бы, что она — одна.

— Ну, так… На скорую руку…

Тисон не сомневается в умелости Симоны, но от предложения до отказа проходит не более трех секунд. Сейчас не время для баловства, решает он.

— В другой раз.

— Как скажете.

И с безразличным видом Симона отправляется назад — в сторону улицы Сан-Мигель, и постепенно исчезает во мраке, так что уже скоро виднеется одно лишь светлое, удаляющееся пятно ее шали. Рохелио Тисон меняет позу — отделяется от стены, переминается на затекших от долгого стояния ногах. Потом вглядывается в ночное небо, нависающее над крышей дома с архангелом и сатаной. Забавный малый этот француз, в десятый уж раз говорит он себе. Со всеми своими пушками, траекториями и первоначальным недоверием. И с тем, что пришло ему на смену, что превозмогает все остальное и что положительно невозможно скрыть — любопытством к техническому решению вопроса. Комиссар с улыбкой вспоминает, как добивался капитан сведений — последних, уточняющих данных о наиболее удобных для поражения местах — и выспрашивал, как все это будет доставлено с одного берега бухты на другой. Будем надеяться, сегодня ночью он сдержит свое слово.