Юрий Сенкевич - На «Ра» через Атлантику

Сумерки густели, когда мы опустили весло в воду и, окончательно выбившиеся из сил, побрели на нос ужинать.

Забыл написать: мне еще в тот день пришлось возиться с якорями. Большой плавучий якорь весь перекрутился, я вытащил его и добрых часа четыре распутывал веревку, приобрел жестокую боль в пояснице и с трудом справился с желанием плюнуть и отправить груду каната за борт. Ничего не поделаешь, сам виноват.

Вместо большого выбросили малый якорь, позже, после установки весла, извлекли и его и вернулись на курс.

Править укороченным веслом неудобно и ненадежно, и основная роль перешла теперь уже к левому, целому, а правое застопорили в нейтральной позиции.

Ветер не утихал, но парус по-прежнему был зарифлен, поэтому мы двигались медленно. Все очень измотались и нуждались в отдыхе.

Проблема воды становится острой. Введен строгий режим: пол-литра на сутки в личную фляжку.

Немного, правда, перепадает и сверх того, из общественной, камбузной канистры. Но и здесь порядок теперь иной. Раньше к завтраку заваривался и чай, и кофе, и каждый пил, что хотел и сколько хотел. А сейчас Карло кипятит точно отмеренную порцию, распределяет ее — и делай со своей частью что желаешь, заваривай что угодно, или просто хлебай кипяток, или вылей его во фляжку, оставь на потом, увеличь свой персональный запас.

Это еще не муки жажды в полном смысле слова, когда ни о чем другом не можешь думать, когда возникают миражи и галлюцинации, — но уже постоянно, сквозь все твои разнообразные мысли потихоньку пробивается, словно зуб ноет: «Пить, пить, пить…» А вокруг океан, миллиарды тонн воды, вода плещет, качает тебя, брызжет тебе в лицо, она — как локоть, который не укусишь, и от этого еще трудней.

Французский врач Ален Бомбар утверждал, что в крайнем случае можно и морской водой обходиться…

Да, уж коль нам нехорошо, то каково же было Бомбару! У него ведь неделями не было во рту ни капельки! И он сознательно устроил себе такое, он, выходит, и ради нас старался, ставя свой опасный опыт, отправляясь в океан без еды и питья на резиновом «Еретике».

Помочил перед сном губы остатками воды, лег и думал о Бомбаре, о силе идеи — научной ли, гражданской ли, — которая способна подвигнуть человека на, казалось бы, невозможное, и чем идея значительней, тем больших жертв она требует и тем, как ни парадоксально, легче их приносить, —

А потом, по принципу контраста, мне приснилось совсем неожиданное.

Приснилось, будто я проснулся, поворочался и решил вылезти из хижины покурить. На крючке у входа, вместе с курткой и брюками, висела моя фляжка. Впрочем, нет, она не висела, ее держали в руках, из нее пили…

Тут я пробудился по-настоящему, в холодном поту, испытывая жуткий стыд и счастливое облегчение одновременно. Мои товарищи мирно спали рядом, они не знали, как чудовищно, пусть и невольно, я их только что предал, — до чего мне было горько и до чего радостно, как я молил их мысленно о прощении, как я любил их, мужественных, стойких, славных моих друзей!

Настало утро, вернулись будничные заботы.

Парус постановили не трогать, пусть остаются рифы, пока не приведем в порядок весла.

Снабдили левое, укороченное, палкой и веревкой, веревку пропустили через блок, — соорудили, таким образом, систему дистанционного управления: ногой натягиваешь веревку, рукой тянешь палку, — вахтенный похож отныне на дергунчика, на марионетку-плясуна.

Правое весло по-прежнему ходит туго, где-то заедает его, затирает, и Карло предложил устроить ему назавтра профилактический осмотр.

Вожусь с брезентовыми стенками, они значительно пострадали и на корме, и на носу.

С кормой плоховато. Волны разгуливают под мостиком.

К вечеру ветер настолько разошелся, что даже с зарифленным парусом управляться стало трудно — нас волокло то к северу, то к югу. Это вынудило организовать двойную вахту: вдвоем по два часа. К рассвету, правда, ветер поутих, но волны остались. Огромные, они словно наверстывают все, что упустили за предыдущие дни.

Тур, Норман, Карло и Жорж долго мучились с правым веслом, стараясь вытянуть его, но ничего не получалось. Позвали меня и Сантьяго на помощь. Вшестером тоже сил не хватало. Надумали использовать тали — дело пошло. Приподняли весло сантиметров на сорок — и поняли, насколько мы удачливы.

В веретене весла была глубокая выемка, борозда, рана с рваными краями, просто удивительно, как оно держалось до сих пор, как не переломилось одновременно с левым!

Приподнятое из рогатки уключины, оно отлично вертелось. Только саблевидная рукоять вздернулась, пришлось ее перевернуть вверх кривизной, иначе рука не доставала. Так нам теперь и плыть — один руль укороченный, зато другой удлиненный.

Верный своему пристрастию, я опять вернулся к ремонту брезентовой стенки. Волны бесились, накрывали с головой, и я чувствовал, как страховочный линь натягивается в струну, — это вода, уходя с кормы, пыталась захватить меня с собой.

Заплатку, которую раньше ставил за пятнадцать минут, я привязывал более полутора часов. Глаза щипало, в горле пересохло, появилась изжога от морской воды. Ничего, брезент — вещь полезная, теперь-то все его оценили, а раньше, бывало, посмеивались: тряпочка против океана!

Тряпочка, а выручает.

Ветер вновь усилился к вечеру, опять в одиночку было не справиться с веслом, и парус начинал полоскать. Хотели продолжить двойную вахту, но Жорж предложил:

— Буду спать на крыше, если что — будите.

Он залез в мешок, укрылся одеялом и свернулся калачиком, а я присвоил его матрац в хижине и блаженствовал, никогда я так крепко не спал, как в ту ночь.

Много ли надо матросу «Ра»? Отоспаться, побриться, умыться, надеть свежее белье…

Туру не дает покоя двух-с-половиной-метровый обломок весла. Он загромождает палубу, всем мешает, а выкинуть — что вы, разве можно? Его же будет очень интересно иметь в музее «Кон-Тики». Только куда бы его поместить — не разрезая?

Некуда его поместить.

Ну что ж, значит, распилим аккуратно, а потом склеим.

Так и сделали.

Три толстенных деревяшки Сантьяго принайтовил под мостиком и на корме, дабы вытесняли воду и увеличивали нашу плавучесть.

Явился Норман с маленьким запасным веслом и попросил помочь ему привязать эту кроху к поперечине мостика, будет-де легче править. Привязали, вытерли пот и едва собрались выкурить по сигарете, раздался жуткий треск!!! Норман закричал:

— Сломался мостик!

Я обмер: неужто опять ремонт?!

Мы думали поначалу, что сломалась поперечина, на которой покоится палуба мостика. Но поперечина была цела, отскочил лишь кусочек ее, мы закрепили его веревками.

За сутки прошли всего 47 миль. Наверно, это результат плохой управляемости: идем зигзагами.