Чарльз Хоус - Черный фрегат

— Увы, господин судья, мою голову уже не спасти и веревки мне уже не миновать. Но я хочу сказать вот что: это я принудил этих бедняг совершить все, о чем вы слышали, и я готов ответить за это.

Каждый защищал себя по-своему. Речи были длинные, скучные и не всегда понятные. Последним вызвали Филипа Маршама. Ему предложили высказаться в свою защиту, если у него есть, о чем поведать.

Он поднялся со своего места и вышел вперед. Лицо его было бледным, голос дрожал. Это было вполне понятно, поскольку впереди его ждала позорная смерть. Он рассказал им правду во всех подробностях, начиная с того дня, когда он отплыл из Байдфорда. Присяжные стали задавать ему вопросы о том, как вели себя другие матросы на борту «Розы Девона». На это Филип ответил, что он не вправе говорить о других. Они должны отвечать за себя сами. Пусть его повесят, но брать на себя ответственность за них он не может.

— Ну что же, — произнес Верховный Судья, постукивая пальцами по столу, и наклонился вперед. — Вы слышали вопрос. Помните, молодой человек, что ваше положение очень и очень непрочно. Своим молчанием вы ничего не добьетесь.

— Ваша Светлость, — ответил он, — показания были полными. Нет необходимости в моих добавлениях. Вынуждая меня говорить, вы тем самым заставляете меня пойти на предательство. От этих людей я видел только грубость и жестокость, но я ел их хлеб и пил их вино, и это удерживает меня от того, чтобы помочь отправить их на виселицу.

Моралисты могли бы упрекнуть Филипа Маршама в том, что он уклонился от долга и не помог правосудию покарать тех, кто преступил закон. Но он ответил так, как подсказывала ему его совесть. После малодушного признания Джозефа Кирка откровенное и честное заявление юноши тронуло даже Верховного Судью. Он сидел на возвышении, хмуро сдвинув брови, как того требовало его положение. Преданность — одна из величайших человеческих добродетелей и делает честь тому, кто ей обладает. Речь Филипа обернулась неожиданностью, которой не предвидел никто, даже он сам.

Том Джордан вскочил и закричал:

— Господин судья! Я умоляю вас дать мне слово!

Он не обращал внимания на офицеров, которые схватили его и пытались усадить на место. В зале зашумели. Охранники оттаскивали Старика и зажимали ему рот. Он сопротивлялся и продолжал кричать: «Ваша Светлость! Ваша Светлость!»

Его Сиятельство громко призвал к тишине и порядку, сердито взглянул на Старика, но все-таки дал ему слово. Как когда-то давно сказал Мартин, Том Джордан был сущий дьявол, но он никогда не строил подлые козни за спиной другого.

— Благодарю вас, господин судья, — произнес он, поправляя помятую в схватке одежду. — Меня повесят, но я хочу увидеть, как восторжествует справедливость. Во власти Филипа Маршама было дополнить перечень наших грузов и злодеяний, но у него достало мужества сдержаться и не сделать этого. Поэтому, господин судья, я чувствую необходимость заверить вас, что все, о чем он рассказал, чистая правда. Он действовал не по собственной воле. Он смелый малый, и я хотел, чтобы он присоединился к нам и душой и сердцем. Это правда, что он бежал с нашего корабля и предал нас. И за это я хотел бы видеть, как он будет повешен месте с остальными, если бы не его отважный поступок, которому мы все были свидетелями. А что касается этой свиньи — да, тебя, Джо Кирк, то он совершил такие гнусные и мерзкие дела, за которые ему нет прощения. Только виселица может искупить их.

— Это не так, господин судья! — вскричал Джо Кирк. — Он боится меня, потому что я знаю все его дела! Помогите! Держите его! Держите его!

Том Джордан дал клятву. Джо Кирк подскочил на своем месте, побледнел и затрясся. Снова и снова он выкрикивал, что все это ложь. Прошло немало времени прежде, чем служителям удалось восстановить порядок.

В этот момент ко всеобщему удивлению со своего места поднялся капитан Чарльз Винтертон.

— Могу ли я высказаться, господин судья? Благодарю вас, Ваша Светлость. Я наблюдал за тем, как пленных спускали вниз, и видел, как они встречали Филипа Маршама. Могу сказать, что их поведение по отношению к нему заставляет поверить в правдивость его истории. Они с таким мрачным ликованием относились к его бедам, что даже тогда не вызывало сомнения то, что он без разрешения покинул их корабль. Конечно же, это ничего не доказывает, но справедливости ради хочу сказать, что, принимая во внимание все, что я видел раньше, и все, что мы слышали здесь, я верю, что он говорил правду. Благодарю вас, господин судья.

Зал опять зашумел. Зрители делились друг с другом своими соображениями. Присяжные заседатели и Верховный Судья обменивались учеными изречениями. Кто-то цитировал что-то на греческом и латыни. Менее образованные высказывали свое мнение в более грубой форме. Дебаты были такими жаркими, что у человека непосвященного голова пошла бы кругом от такого гама. Все с нетерпением ждали решения суда.

Двенадцать судей склонили голову друг к другу, взвешивая между собой все, что было здесь сказано. В зале наступила мертвая тишина, такая, что можно было слышать дыхание соседа. Для тех, чьи жизни были поставлены на карту, обсуждение, которое на самом деле заняло всего несколько минут, показалось почти вечностью. Время для них тянулось медленно, каждая минута длилась час. Казалось, развязка никогда не наступит, но все шло своим чередом и время текло обычно. Те же, чья жизнь висела на волоске, не верили в это. Судьи совещались недолго, хотя решали вопрос о жизни и смерти. Наконец, они объявили свое решение.

— Готовы ли вы огласить приговор, должным образом изучив суть дела? — произнес Его Светлость.

— Да, господин судья.

— В таком случае огласите свое решение суду.

— Из четырнадцати обвиняемых, сидящих на скамье подсудимых, мы признаем виновными в уголовных преступлениях и пиратстве всех, за исключением одного. — В гробовой тишине, воцарившейся в зале суда, это имя прозвучало, как удар колокола. — Мы оправдываем, Ваша Светлость, Филипа Маршама.

Филип Маршам больше не принадлежал к команде «Розы Девона». Он встал со своего места свободным человеком. Руки его тряслись и он не находил в себе силы отвечать тем людям, которые радостно накинулись на него и что-то говорили.

Больше команду «Розы Девона» он не видел, но спустя долгое время он услышал, что с ними произошло. Через неделю после суда их в лодках переправили по реке в Уэйпинг. Ярко светило солнце. На берегу собралась огромная толпа и наблюдала, как они поднимаются вверх по лестнице к месту казни.

Всюду они провозглашали себя смелыми и храбрыми людьми, но в последний день все смогли убедиться, что перед ними самые настоящие трусы. Исключением был Том Джордан. Старик, сильный, суровый, хладнокровный, в последний раз улыбнулся своим товарищам и произнес: