Диана Хант - Сердце Черной Пустоши. Книга 1

Соленые ночи, соленые дни.

Тянутся к сердцу лучи маяка.

Сердце любимой – заветный причал.

Черная Пустошь манит моряка.

Стелется низко дым над волной,

Грохот сраженья зовет побеждать.

Призрак любимой парит над кормой –

Черная Пустошь умеет ждать.

А-хой майна, а-хой вира.

Нас окружает без счету бойцов,

Грань между жизнью и смертью тонка.

Меченый зверем сжимает кольцо -

Черная Пустошь, спаси моряка!

Клонит корабль, рвет паруса,

Крутит и хлещет, и режет волной.

Кровью и смертью смывается страх -

Черная Пустошь не будет вдовой.

А-хой майна, а-хой вира.

Звезды качнутся, глядя на бой.

В свете луны не дрогнет рука.

Это неважно в каком из миров

Черная Пустошь хранит моряка.

Соленые брызги пронзят небеса,

Волны укроют сияние луны.

Дно устремится навстречу глазам -

Черная Пустошь, теперь мы одни.

Небо полыхнуло белым. Раскат грома прокатился с такой силой, что меня дернуло.

Вжав голову в плечи, я опасливо подняла взгляд к затянутому тучами ночному небу. В этот момент на щеку упала холодная капля и прокатилась холодной дорожкой к шее. Я дернулась, откидывая рыжие локоны, но за каплей упала следующая, и через секунду тысячи струй обрушились на Аварон, Город забытых.

Хлопнув по коврику, на котором летела с вечерних гуляний, я приказала:

– Гони быстрее!

Коврик недовольно шевельнул левым краем, а я повторила:

– Да быстрее же! Вымокнешь, разобьемся оба.

Коврик ускорился, в ушах засвистел ветер, а лицо облепила водяная пленка. Наконец, рассекая потоки воды, мы влетели в окно башни и грохнулись пол.

Пару секунд приходила в себя, мысленно проверяя, все ли кости на месте, а когда подняла голову, передо мной застыла экономка с таким взглядом, что захотелось провалиться в подвал.

– Мисс Элизабет… – проговорила она холодно.

Мои очки, в которых люди выглядят эльфами, а лошади единорогами, соскользнули с носа. Я попыталась поправить, но они снова упали, на этот раз до подбородка, повиснув левой дужкой на ухе.

С брезгливостью и изумлением, словно ей подали жабу вместо ванильного пудинга, Бенара наблюдала, как я воюю с тетушкиным подарком, пытаясь не дать ему разбиться о пол. Губы экономки презрительно кривились, нос морщился, а глядя на ее тощую фигуру казалось, что хозяйка здесь она.

Когда я, наконец, поднялась, водрузив розовые очки на место, экономка резко вскинула подбородок. Изумруды в оттянутых мочках качнулись, а Бенара произнесла:

– Вас вызывают к его светлости… Извольте привести себя в подобающий вид.

Она окинула меня очередным взглядом, который любого другого непременно размазал бы по полу, и добавила:

– Насколько это вообще возможно…

Я торопливо осмотрела себя.

После Ночи костров платье превратилось в опаленное тряпье с дырами размером с дыни. Лоскуты, которые остались от подола, поднимаются ветерком, что влетел следом в раскрытое окно. Чулки на колене разлезлись, а носок туфли беспощадно стесан.

Я защелкала пальцами, пытаясь срастить дыры. Но насквозь пропитанное противомагическим раствором платье не пожелало слушаться.

С выражением осуждающего сочувствия экономка посмотрела на мои старания сверху вниз потому, что выше меня на голову. А я гордо поправила перемычку, что скрепляет розовые стеклышки на носу, и замерла с невозмутимо-вопросительным видом, мол, кого мы ждем.

Бенара потянула носом воздух, глаза при этом расширились. Я последовала ее примеру, и сердце в груди замерло.

В воздухе намертво застыл едкий запах грозы и химических реактивов, вперемешку с магическим, отдающим аммиаком, дымом.

– Мисс Элизабет, – нервно выдавила экономка. – Вы обещали и думать забыть об опытах над стихиями. Хотя бы пока не восстановите магический резерв после прошлого раза!

Но я задрала подбородок и широко улыбнулась, мол, где доказательства, что пахнет от меня.

Бенара надула тощие щеки, от чего они стали похожи на шкурку надутой лягушки, и жестом пригласила следовать за ней. Нацепив дежурную улыбку, я провела ладонями по остаткам прически и, чуть присев, кивнула.

Мы шли по извилистым коридорам, спускались и поднимались по лестницам.

Несмотря на то, что выросла в этом замке, запомнить, где располагаются покои дяди не могла. Бенара же идет передо мной с гордо выпрямленной спиной, словно бродить по анфиладам ее главная обязанность, и экономка ориентируется в них лучше, чем разбойник в лесу.

Когда остановились перед массивной дверью, Бенара оглянулась. С плохо скрываемым недовольством покачала головой и проговорила:

– Леди Элизабет, не хочу вас пугать, но его светлость не в духе. Во всяком случае, мне так показалось.

Я выпрямилась и отмахнулась.

– Не в первый раз. Справлюсь. В конце концов, он сам отпустил меня на Ночь костров.

– Все же, – сказала Бенара, – рекомендую подготовиться. Мне думается, дело не в кострах. Хотя будь моя воля…

С этими словами она распахнула двери и буквально втолкнула меня.

Когда оказалась в зале, освещенном лишь одной связкой свечей, по спине пробежала холодок. Покои дяди всегда навевали жуть, а в грозу казались особо зловещими.

Я шумно сглотнула, подбирая истрепанный подол, и медленно двинулась через зал. Стены и потолок утонули в темноте. Показалось, их вообще нет, а сам зал находится за пределами человеческого мира, где есть лишь полоска света в середине зала и широкий стол.

Когда свечи затрещали, я охнула, а из мрака к столу выступила темная фигура и произнесла:

– Элизабет. Я ждал тебя весь вечер для серьезного разговора.

Стараясь не дышать, я приблизилась на пару шагов, незаметно выдохнула и пригладила то, что осталось от платья, застряв рукой в прорехе. Когда нервно дернула пальцами, одним разрезом в юбке стало больше.

Потом вспомнила, что не поприветствовала дядю, как полагается и присела в книксене, стыдливо потупив взгляд. Лишь после того, как просидела в поклоне пару мгновений, осмелилась поднять глаза на дядю, который успел усесться в кресло с высокой спинкой.

Лорд Гриндфолда словно постарел на сто десять лет за мое отсутствие, пухлые щеки повисли брылями, отчего дядя напомнил грустного мопса. Он окинул меня рассеянным взглядом, и проговорил:

– Наш правитель, Лиззи, преславный Радилит…

– Да славится имя его, дядя, – подхватила я тоном благовоспитанной леди.

– Да славится имя его, – согласился дядя с кислым видом и продолжил: – Стареет. И в последнее время стал совсем плох…