Джордж Мельвилль - В дельте Лены

Но для такого маленького судёнышка, как наше, чтобы держать нос против волны, надо использовать плавучий якорь. Для этого надо сделать небольшой брезентовый парашют, прикрепить его на длинном канате к носу лодки и погрузить в воду, и он будет, сопротивляясь движению в воде, удерживать нос лодки против ветра, не давая ей развернуться боком к волне. Если парашют по какой-либо причине всплывёт на поверхность или оборвётся канат, то он сразу потеряет свою эффективность; и точно также, если такой якорь погрузится слишком глубоко и будет висеть под водой перпендикулярно, то он станет дополнительным грузом для лодки и может потопить её. Следует иметь в виду, что плавучий якорь движется в воде по тем же законам, что и воздушный парашют, сбрасываемый с воздушного шара.

Так что теперь не только необходимость его изготовления, но и размер и вес стали для нас важными вопросами, поскольку в нашей команде из одиннадцати человек не было никого, кто уже использовал плавучий якорь для открытой лодки. Те же, которые я видел на пароходах во время войны, не могли дать мне адекватного представления о том, что требуется сейчас в нашей чрезвычайной ситуации. Таким образом, мне не на что было полагаться, кроме своего здравого смысла, хотя я также внимательно прислушивался и к мнению других. Джек Коул, главный авторитет в моих глазах, как моряк, заявил, что плавучий якорь будет работать, если не будет весить слишком много. Коул и Мэнсон изготовили его, я приделал парусину. Даненхауэр, сидя рядом со мной на корме, расплёл конец каната на три пряди – для трёх углов якоря. Матрос Лич был рулевым, а я, как всегда, следил за парусом. Руки мои в это время были распухшие, покрылись волдырями и потрескались от холода и застоя крови. Джек Коул возражал, что якорь недостаточно тяжёл и наверняка всплывёт, но мне нечем было утяжелить его, кроме кухонного котла и чайника, поэтому я решил попробовать его как есть. Первый куттер пропал из виду уже более час назад, и нам потребовалось ещё часа два, чтобы подготовить якорь, так что на часах в тот момент было девять вечера 12 сентября.

И вот, приготовив чайник на случай, если опасения Джека Коула оправдаются, мы были готовы проверить эффективность нашего якоря. В этот момент мистер Даненхауэр спросил меня, позволю ли я ему развернуть лодку на другой галс. Я немного поколебался и ответил, что нет, я сделаю это сам. Но в следующее момент, подумав, что, если в морском искусстве есть какой-то особый смысл разворачивать лодку при штормовом ветре, о котором я мог не знать, а он, как профессиональный моряк, знал, и что мой долг как командира воспользоваться им, как и любым другим шансом, который мог бы обеспечить безопасность моих людей; поэтому я удовлетворил его просьбу, оставаясь, однако, рядом на случай какой-нибудь неожиданности. Весла были подняты, рулевому приказано следить за волной, а якорь перенесли на нос и вручили кочегару Бартлетту. Канат свернули бухтой у него под ногами, и приказали ждать нашей команды бросить якорь за борт. Морякам хорошо известен факт, что морские волны следуют друг за другом по три; то есть после большой волны две следующие наверняка будут такой же высоты, по крайней мере, на вид. Когда такая последовательность прошла, потребовалось лишь мгновение, чтобы выполнить «Право руля! Травить шкоты! Убрать парус!». После чего последовал приказ: «Левая табань, правая на воду!» [29] Команда гребцам, означающая: греби вёслами вперёд по правому борту и назад по левому! – прим. перев. , но прежде чем мы успели развернуться, на нас медленно и неотвратимо обрушилась огромная волна. Изо всех сил вычерпывая воду, мы держали лодку кормой к волне и, дождавшись затишья, снова начали разворот. Когда лодка оказалась носом к волне, Бартлетт швырнул якорь за борт. В этот момент лодка нырнула носом вниз, и я увидел, как Бартлетт потерял равновесие и упал вперёд, прямо в волну. Но одной рукой он успел ухватился за фалы, свисающие с мачты, и в следующее мгновение, когда лодка поднялась на вершину волны, он повис на этих верёвках, полетел назад к мачте и накрепко вцепился в неё. У меня сердце чуть не выскочило из груди, когда я увидел этот отчаянный кульбит – если бы он упал за борт, то судьба его, несомненно, была бы печальна, несмотря на всю его силу и выносливость. Какое-то время мы кое-как удерживали нос лодки против волн, но якорь оказался слишком лёгким, он поднялся на поверхность и его быстро понесло на подветренную сторону. Лодка, удерживаемая на месте только вёслами, раскачивалась, черпая бортами воду, а Джек Коул заладил своё обычное «Я же говорил!». Однако я был наготове, и тут же пустил по якорному фалу приготовленный медный котелок, который тут же затопил якорь и заставил его работать нужным образом. Теперь можно было поднять весла в лодку и снова установить по бортам защитные брезенты.

Как долго мы должны были дрейфовать на якоре теперь полностью зависело от того, сколько продлится шторм. Мы к тому времени уже чертовски устали от борьбы с волнами и непрерывной работы помпой, вёдрами и котелками. Чтобы было рулевому удобнее работать с румпелем, мы с Даненхауэром освободили наши места на корме. Я разделил людей на две вахты, приказав Коулу и Бартлетту присматривать за передней частью лодки, а Личу, Уилсону и Мэнсону регулярно по два часа дежурить на руле. Остальным велел лечь на сиденья и хорошо отдохнуть. Заснуть было вряд ли возможно, но было большим облегчением хотя бы размять и согреть наши затёкшие и замёрзшие конечности. Брезенты по бортам были ненадёжной защитой, брызги от них летели с обоих бортов. Время от времени раздавалось: «Быстро, быстро, волна идёт!» и мы, ослабевшие от голода и жажды (у нас не осталось воды), снова принимались вычерпывать воду из нашего судёнышка, прежде чем нас накроет и окончательно потопит следующая волна. А в промежутках – колючие ледяные брызги. Так мы провели всю ночь, и к рассвету шторм всё ещё не утих. В аптечке была кварта бренди и бутылка виски, и когда один человек попросил выпить, а другие горячо поддержали его, я достал виски и попросил Бартлетта разделить её поровну между десятью мужчинами; мне самому пить не хотелось, и я даже огорчился, что кому-то это так необходимо. В распределении напитка Бартлетт слишком либеральничал, так что, к несчастью для себя, остался вместе со мной без глотка.

Рассвет не принёс ничего, кроме ещё бо́льших страданий – теперь мы видели несчастья друг друга. На завтрак я выдал каждому по четверти фунта пеммикана – столько же, сколько на ужин накануне. Я не смог съесть свою порцию, даже такую маленькую, и вернул её в общий котёл. С этого дня я посадил людей на половину рациона, который они получали до того, как мы потеряли друг друга, то есть на три четверти фунта пеммикана вместо полутора фунтов, надеясь, что благодаря этому нашего четырёх или пятидневного запаса хватит на вдвое дольше, и в этом я преуспел. Во все ёмкости, которые мы наполнили снегом, попала солёная вода, в то время как на других лодках имелись бочонки на пять и десять галлонов. Тот, что принадлежал вельботу, был, как вы помните, оставлен среди обломков «Жаннетты». Все жаловались на жажду, но я не испытывал особой потребности в питье до того момента, когда мы достигли речной воды. Я постоянно жевал кусочек дерева, который вызывал слюноотделение, а потел я мало, как, впрочем, и мои товарищи. Опять же, на протяжении всего моего пребывания в Арктике я привык обходиться без воды; я уверен, что помимо нашей обычной чашки чая или кофе во время утренней и вечерней трапезы и небольшой порции чёрного кофе в полдень, я не выпил за всё время экспедиции и трёх пинт воды [30] 3 пинты ≈ 1.5 литра. – прим. перев. . Это избавило меня от многих страданий, которые испытывали другие; я замечал, как некоторые, думая, что их никто не видит, пили из луж и ели солоноватый снег, который Делонг запретил им даже пробовать.