Виорэль Ломов - Солнце слепых

– С чем у вас трудности? С запоминанием? А что там, в учебном процессе еще?

Но если к ней на лекции или на семинарском занятии обращались с вопросом, что такое феминизм или применима ли в условиях развитого социализма «Кама-сутра», она готова была часами рассказывать о сравнительных правах женщин у нас и в странах капитала, о возрастающем с каждым годом потенциале строителей коммунизма и об отличии любви индусов от любви тех же пеласгов, после чего у студенчества отвисала челюсть, и хотелось все испробовать самому. Анна Семеновна искрометно рассказывала о том, как она воочию видела Брюсова, Ленина, Маяковского, Коллонтай и даже императора Николая Второго.

– С Джоном Ридом я была – вот как с вами – я тут, он там. Потрясающий был мужчина! От него шла волна революционного энтузиазма! Настоящие мужчины – все революционеры, а все настоящие революционеры – мужчины! Вы думаете, чему обязана революция своим успехом? Только мужской силе пролетарского авангарда!

Ее не пугал всеобщий аскетизм, когда все обладали всеми. Ведь от этого все были безмерно счастливы. В годы немыслимой чистоты нравов, когда детей находили в гнездах аистов и в капусте, Анна Семеновна умудрялась читать спецкурс и вести кружок «Особенности брачных ритуалов и церемоний народов земли».

– Ну и ну! – удивлялись в деканатах, на кафедрах и в ректорате, а студенты так просто шалели от восторга, так как и на обычных лекциях, она чуть ли не половину времени уделяла рассказам о своей боевой молодости и всякой архаике, любви, сексе, исторических казусах, связанных с этим. Не исключено, что именно ее молитвами число бракосочетаний на младших курсах заметно возросло.

– В любви главное то, о чем вы все время думаете, – так обычно Анна Семеновна начинала первую лекцию. Она справедливо полагала, что в основе всего, даже курса политической экономии, лежит любовь. – Именно эрос. Эрос – фундамент жизни! Вам не приходилось бывать в Индии?

Хотя Анне Семеновне тоже не довелось побывать не только в Индии, но даже в Болгарии, она со знанием дела описывала храмы, статуи, обычаи индусов. Особенно нравился молодежи священный ритуал, когда царица при павшем ниц народе соединялась во имя народного счастья с быком. Разумеется, на ее лекции студенты валом валили. И когда ее пытались (единственный раз) приструнить на идеологической комиссии парткома, она вполне резонно спросила ее членов (в основном мужчин): «А скажите-ка мне своими словами, о чем таком, чего не делаете вы сами, я говорю студентам? Я им говорю о продолжении рода человеческого и о росте самосознания гражданина, а это, в конце концов, единственное верное направление в воспитании нового человека! В конце концов, чему вы обязаны своим появлением на свет? Божьему промыслу? Тот, кто бросит в меня камень – тот бросит камень в свою мать!» Камня никто не бросил. В протоколе записали: «Проведено разъяснение. Объяснением удовлетворены». Будь кто другой на ее месте, уже был бы третий.

Из всей воспитательной работы Анна Семеновна не любила только сама ходить по общежитиям и рыться в студенческом белье. Она предпочитала засылать в «бастионы коммунистической морали» своих посланцев.

– Проверять в общежитии моральный облик студентов и студенток? – восклицала она. – Зачем? Конечно же, он у них есть. Куда ему деваться, если деваться некуда? Не будете же вы у солдат проверять аппетит, а у евреев чувство юмора? И потом – кто первым бросит в бедную девушку камень, если даже и обнаружит грех? Вы мне приведите его! – с этими словами она отправляла в рейд бригаду комсомольцев-старшекурсников, в сумках которых вместо камней было вино и пиво.

Своим языком Анна Семеновна могла достать любого, оттого у нее со всеми в институте был общий язык. Напряженные отношения были лишь с Ядвигой Леопольдовной, которая на все имела свою точку зрения, а воспитательный процесс с высот учебного открыто называла профанацией.

– Нам трудно с ней найти общий язык, – вздыхала Анна Семеновна. – Мы с нею даже мыслим разными полушариями: я северным, а она южным, – а потом добавляла: – На Руси испокон веку три зверя было – Хмарь, Хмурь и Хмырь. Появился четвертый – Ядвига Леопольдовна.

И если внешней стороной Анны Семеновны был непрерывный бенефис, то внутренней – перманентная влюбленность, причем не как у чеховской «душечки» – от себя, а совсем наоборот – к себе. Она влюблялась, во-первых, в мужчин моложе и даже много моложе себя, во-вторых, влюбляла их в себя до безрассудства и, в-третьих, не брала в голову их проблемы, а, напротив, сваливала на их головы свои. Разумеется, она не превращала их всех, как волшебница Цирцея, в свиней, так как многие из них в метаморфозах не нуждались. Когда улетучивался флер первой влюбленности и замечались отнюдь не первые морщины на шее волшебницы и ее золотые зубы, и когда совершенно переставало интересовать, а что же у нее в ее бессмертной душе, они и бросали свои амурные затеи. Впрочем, Анна Семеновна бросала их за день до этого. Много семейных устоев и крепостей рухнуло под безудержным напором этой женщины, но при этом она не распылялась на очередных бастионах и редутах, а в их покорении только обретала силу и черпала энергию, поскольку ей сопутствовала одна лишь победа. Если быть точным, в последний раз это случилось лет пять, может, семь назад. Одно обстоятельство смущало Анну Семеновну: предмет любви часто оказывался неодушевленным.

В молодости она дня не могла прожить без мужчины – во всяком случае, в зрелые лета об этом было приятно вспомнить.

– Это же так естественно, – объясняла она. – Я женщина, и мне нужен мужчина. Для чего? Для того единственного, что он может хорошо делать. И это – единственное, что от него требуется. Все прочее может быть хобби. «Beati possidentes» 7 7 Счастливы обладающие. .

Действительно, мужчина был нужен ей такой, какой он есть: простой, как трамплин или сцена, как батут или трибуна, от которого она могла оттолкнуться, на котором могла поплясать или попрыгать, с которого могла произнести пламенную речь. Мужчины все терпели от нее, так как она ни на кого не была похожа из их куцего «списка любви». Она была как танец в Севилье. О ней ходили легенды. В нескольких областях Союза Анне посвятили стихи и песни, а один композитор, в прошлом ударник, даже кантату с преобладанием ударных инструментов и посвящением: «Тебе одной, Анна». Так когда-то в маленьких государствах Древней Греции, в одном за другим, возникал миф о богине любви Афродите.

Обычно, когда у женщины остается мало жизненных сил, она начинает отчаянно прихорашиваться, чтобы было удобнее сцапать мужчину вблизи, а не на бегу. Подобная тактика была совершенно чужда Анне Семеновне, хотя и губы у нее были всегда ярко-красными, особенно нижняя, линия бровей поднята росчерком черного карандаша, на щеках был наведен опять же губной помадой и пудрой румянец, волосы окрашены басмой. Она любила выпростать из-под длинной юбки довольно изящную ножку тридцать седьмого размера и воскликнуть: «Вчера я едва не отбросила копыта!» – и ножкой верть-верть туда-сюда.