Зинаида Порохова - Пересечение вселенных. Трилогия

– Я рад, что у нас всё получилось! – отозвался Юрий. – Хотя, что такое сонар, Оуэн? Всего лишь прибор с ограниченными функциями и возможностями. А каждое творческое разумное существо способно изменяться и менять мир безгранично. Ты и сам в этом убедился, научившись телепортироваться. Сейчас сонар показался бы тебе смешной железякой, не стоящей внимания. А он таким и останется. Не люблю технику. От неё столько шума и вредных последствий. Что толку, что человек ускорился во времени и пространстве? Это даёт ему возможность натворить больше глупостей при его неразвитой Душе.

– Ты прав, но это особый разговор. А после твоего толчка, Юрий, я на многие сложности жизни смотрю по-другому, – заметил Оуэн. – Например – на слишком интересующихся мною, как источником питания, дельфинов. Не могу же я без конца бегать от всех – от ловцов, акул, дельфинов, приборов? Пора остановиться. Теперь вот не бегаю – телепортируюсь. Благодаря тебе. Чем я мог бы отблагодарить тебя, Юрий? Хотя – о чём это я? Чем может быть Полезен головоногий моллюск, хоть и гигантское морское чудище – человеку? Разве что в музейном зале постоять, попугать детей.

– Обойдутся! Просто не гони меня, хорошо? А чудище не ты, а те люди, которые ради денег готовы уничтожить уникальное творение природы. Я бы их тоже запулил куда-нибудь. Например – в Антарктиду.

– Ты, я вижу, максималист! – недовольно заметил Оуэн. – Но ведь таков ваш мир. Всех не запулишь, Юрий, поэтому надо жить рядом с теми, кто выпал тебе по судьбе.

Два философа

– Но я не таков! И тоже понимаю это, – отрезал Юрий. – Поэтому и предпочитаю философствовать вдали ото всех.

– Извини, если обидел, но эти понятия – философ и максималист, несовместимы. Философ это мирный наблюдатель. И осмыслитель. Фило – любовь, софия – мудрость. Любящий мудрость. Но не воитель. Философ живёт в области идей, постижений и озарений, а претворять их в жизнь – удел других. Может – тех же максималистов. Которые, всё же, скорее разрушители, чем созидатели.

– Иногда я склоняюсь к мысли, что лучше быть максималистом,– сказал Юрий. – Больше пользы – если надо разрушить ветхое и негодное. Или вразумить безумных. И даже мечом помахать, одолевая мельницы.

– Безумных вразумить невозможно. А кого – одолевая? – не понял Оуэн.

– Не кого, а что, Оуэн. Мельницы. У нас есть такой книжный герой – Дон-Кихот, который напал на ветряные мельницы, мечтая поразить их мечом, считая злыми великанами.

– А-а. Я, конечно, Giant Octopus , но прекрасно знаю вашу литературу, Юрий. Поскольку имею доступ в ИПЗ – Информационное Поле Земли, – заметил Оуэн. – И с Дон-Кихотом, и романом «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский» Мигеля де Сервантеса Сааведра, хорошо знаком. Ваша литература, как самовыражение господствующего Вида, меня интересует. Однако считаю, что воевать с мельницами, крыльями которых управляет ветер, не стоит. Ведь против ветра меч идальго не эффективен. Разные стихии.

– Как неэффективен одинокий максималист против стихии человеческих заблуждений и векторов сообщества? – сказал Юрий. – Как и разить отдельных индивидов, являющихся простыми статистами – отправляя их в Антарктиду?– усмехнулся его голос. – Ведь у мельницы появятся новые крылья?

– Примерно так! – согласился Оуэн. – Надо, чтобы изменился ветер, сами законы общества, а затем и все эти статисты-лопасти начнут вращение в нужную сторону. Но мельницы до поры останутся. Эти глобальные процессы неподвластны романтикам с мечами и красивыми лозунгами, – произнёс Оуэн, понимая, что его собеседник ещё довольно молод, хотя и называет себя философом. Впрочем, по сравнению с ним всё человечество – дети.

– И всё же, я с тобой не согласен! – возразил Юрий. – Да! Дон-Кихот не способен остановить вращение крыльев мельницы и поразить злых великанов. Зато его безумный пример изменил мир. Как крик петуха, помогающий взойти солнцу! Слабость всегда побеждает силу, а добро одолевает зло!

– Вот как? Всегда? Да ты романтик, Юрий! – улыбнулся Оуэн. – Не скоро взойдёт Солнце, если петух проснётся и запоёт раньше времени. А Дон-Кихот не изменил мир! Он – рыцарь-неудачник. А петух поёт только когда чувствует восход солнца. А не наоборот. Он вестник, а не преобразователь.

– Нет, преобразователь! – не уступал Юрий. – Каждый наш поступок влияет на окружающий мир! Это неразрывная цепочка событий: петух-восход-солнце-уходящая ночь. Как и: Дон-Кихот-шпага-мельница-поверженные силы тьмы. Крик петуха, хотя это и не явный закон мироздания, но он работает! Тут вся штука – в петле времени. Причину опережает следствие. Также иногда и явные законы в этой петле не работают. И в таких случаях говорят об исключениях из правил. Всё в мире гибко – временная шкала изгибается, события наезжают друг на друга, петух побеждает ночь. В прошлое можно вернуться, дважды войдя в одну и ту же реку! Как-нибудь мы это обсудим подробнее. И я приведу тебе доказательства.

– Интересно, – заметил Оуэн. – Это поистине гимн романтикам: петухам, рыцарям и любителям пересекать реки дважды…

Сейчас в его душе царило смятение. Зачем он болтает сейчас о пустом? Он – реликт, анахорет, осколок великого рода! К лицу ли ему такое мальчишество? Да, его жизнь слегка однообразна. Но ничто не отвлекало его от скрытого разговора с неким идеальным миром, где царила привычная логика. И постоянное, выверенное направление мысли, что ли. А теперь в них появились рыцари, петухи, мельницы, бредовые утопические теории…

И ещё, по вине Юрия в душе Оуэна зазвучали забытые голоса и чувства, разбуженные звуком его имени. Зачем поселять в душе надежду на… перемены? Её не было там уже тысячи тысяч витков. А люди… Они приходят и уходят. Их век слишком короток, а волны цивилизаций слишком часты и непрочны. У них, этих миллиардов, своя короткая жизнь, у него, одинокого криптита, своя. Длинная. Они не пересекаются. Человечеству нет дела до головоногих моллюсков. А Юрий… Это сейчас он критикует своих сородичей – что говорит лишь о том, что он ещё слишком молод – а скоро и он переменится. Социум оболванит его, как и всех, втиснув в свои узкие рамки: заказ – исполнитель. Там нет места одинокому философу, сидящему глубоко под водой в своей пещере. И представляющему для них интерес, лишь, как природный казус. Стоит ли начинать это общение? Не слишком ли больно будет потом? Расставаться или разочаровываться.

Юрий, очевидно, почувствовав его настроение, тихо проговорил:

– И всё же, ты не любишь людей, Оуэн… Я тебе неприятен?

– Дело не в этом, Юрий. Извини, если дал тебе это почувствовать. Просто я боюсь находить, чтобы потом не потерять, – вздохнул тот. – Причина не в тебе, а во мне. Я излишне консервативен и привык к одиночеству. Нет, скорее – к своей изолированности.