Анастасия Соколовская - Сын демона. Интервью с Истиной

Два небольших шкафа, плотно закрытых на замки, явно искрящиеся защитной магией, замерли рядом с дверьми, по обе стороны входа, точно верные стражи, а на одной из стен, слева от стола, расположился удивительной красоты портрет. С него, чуть улыбаясь уголками губ, смотрел мальчишка лет семнадцати на вид. Русые густые волосы вьющейся, непослушной копной рассыпались по плечам, Бледная кожа в неровном свете огней казалась фарфоровой, коснись – и юноша рассыплется. И глаза, огромные, как омуты, удивительного, сиреневого оттенка в обрамлении длинных, густых ресниц, мягко, слегка иронично глядящие куда-то вдаль. Однако мне, завороженному этой красотой, казалось, что ангел с портрета смотрит прямо в душу.

Пират проследил мой взгляд и его глаза точно окаменели на миг, превращая живое, подвижное лицо в мраморную маску. Я торопливо отвел взгляд, однако Деметрий уже отвернулся от портрета и, обогнув стол, удобно устроился в глубоком кресле с округлыми боками. Мягко кивнул на второе, стоящее у стены:

– Присаживайся, в ногах правды нет. Так что там за документы, малыш? Я, вроде, слабо похож на казначея… – насмешливый, янтарный взгляд встретился с моими глазами, и пират похлопал ладонью по столешнице, – Выкладывай!

Я, сняв с плеча удобный кожаный портфель, чудом не утерянный во время специфической «погрузки» на Рокассиодрию, вынул оттуда и отдал капитану заветную папку, а сам, тем временем, занял предложенное кресло. Фаанмико, приняв документ, некоторое время задумчиво перелистывал ламинированные страницы, чуть хмуря брови и постукивая кончиками пальцев по столу, затем поднял на меня голову и улыбнулся:

– Я все понял, уважаемый. Единственное, что вводит меня в заблуждение – почему на обсуждение достаточно важного вопроса спонсирования клиники мне прислали курьера, а не кого-то, компетентного в данном вопросе? – негромко поинтересовался он, опустив подбородок на скрещенные пальцы и не сводя с меня пронзительного взгляда, – Или все-таки господин курьер не тот, за кого себя выдает?

Корабль качнуло, чуть накренив в сторону и я инстинктивно ухватился за высокие подлокотники, вновь мучительно краснея. Черт, никак от этой привычки не избавлюсь! Пират наблюдал за мной, не шевелясь, словно замершая в траве змея, терпеливо ждущая, пока ничего не подозревающая мышь подойдет поближе. Внутри, обжигая ледяной волной, зашевелился страх… Так, спокойно! Я поторопился ответить, надеясь, что голос звучит уверенно и ровно:

– Вы совершенно правы, терр капитан, я не сотрудник курьерской службы, я – ассистент и правая рука главного врача отделения экспериментальной хирургии. У нас небольшие проблемы с кадрами, а Мастер Лео вырваться не смог по той же причине – оперировать некому…

Парень слушал меня молча, не меняя ни позы, ни выражения лица и я растерянно замолчал, неосознанно вжимаясь в спинку кресла в попытке спрятаться от пристального взгляда солнечных зрачков. Наконец, выдержав секундную паузу, капитан медленно проговорил, выпрямляясь в кресле:

– Значит, говоришь, Леоран не смог освободить время для решения довольно важных для его отделения, на мой взгляд, вопросов? Очень интересно… – он вновь опустил глаза на документ, внимательно вчитался в него еще раз и уточнил, – Максидери Тальвиго – это ты, верно?

Я кивнул, заставляя себя дышать ровно и глубоко. Сам не знаю, почему, но присутствие рядом Деметрия вышибало из колеи, пугало и завораживало, как танец кобры перед застывшим в страхе грызуном. Или как море, несущее к скалистым утесам черные штормовые волны и с грохотом обрушивающее на камни свою яростную, первобытную мощь. Надо взять себя в руки! В чем дело, почему мне так страшно, черт возьми?

Судорожно сжав пальцы на подлокотниках, я ощутил резкую боль в стиснувших дерево мышцах и, наконец, смог протолкнуть в легкие воздух:

– Зовите меня Макс, терр капитан, это значительно упростит наш диалог и сократит время, на него потраченное… – капитан поднял на меня глаза, улыбнулся уголками губ, вскинул бровь, но промолчал, не сводя с меня внимательного, острого взгляда, – Видите ли, юнга Эвиар, чьим опекуном вы являетесь, сейчас находится в послеоперационном периоде, который переносит крайне тяжело. Необходимы повторные хирургические вмешательства и длительная реабилитация, финансировать которую отделение не в состоянии. Требуются многократные процедуры гемотрансфузии и…

Верманджи подскочил, как ужаленный. Глаза, только что пристально изучавшие мое лицо, наполнились алым сиянием. Магия Огня, редкая, сложная, стихийная Сила, мало кого признающая и почти неуправляемая. Как она оказалась у пирата, друга морей, явного почитателя водной стихии?

Тем временем, перемахнув через стол одним легким прыжком, капитан оказался четко напротив меня. Голос его, прежде мягкий, бархатный, почти вкрадчивый, стал вдруг холодным и жестким, как гранит:

– Ты хочешь сказать, драгоценный мой, что ваша клиника, лучшая из тех, о которых я слышал, не способна привести в порядок молодого, здорового парня после ранения? Не магического удара, не множественных травм, а ножевого ранения, пусть и довольно опасного? – желтые радужки заполнили кроваво полыхающие блики, и я сжался в кресле, быстро окидывая взглядом каюту. Оттолкнуть, заслониться, бежать. Куда? Маг Огня, находящийся на палубе своего корабля, и я, гость, знающий о боевой магии лишь в теории и не особо уверенно владеющий оружием. Ножа с собой у меня не было, а рискнуть и сдернуть ножны с пояса капитана я бы не осмелился даже во сне!

Пират вдруг, словно бы догадавшись о моих далеко идущих планах, коротким, законченным движением наклонился, опираясь на подлокотники полусогнутыми руками и приблизился ко мне вплотную, обдав знакомым уже запахом трав:

– Я задал тебе вопрос, коновал. Будь добр на него ответить! – тихо, но отчетливо проговорил он, не отрывая от моих глаз жуткого, алого взгляда. Понимая, что молчание вряд ли поможет успокоить Деметрия, я, стараясь не замечать бешеного жара его кожи и собственных трясущихся рук, быстро заговорил, опасаясь сбиться или что-то забыть.

Переворот и волна бунтов в Столице, смена власти, ограничение финансирования ЛПУ, сокращение кадров, дрожащие руки оставшихся в строю врачей, порой по восемь-десять часов не отходящих от стола и давно забывших, что такое выходные, неисправная аппаратура, которую нам категорически отказываются менять, пациенты, лежащие прямо в коридоре на каталках, снующие туда-сюда последние три медсестры, еще не положившие на стол заявления об уходе, урезанные зарплаты, неоднократные попытки закрыть, уничтожить отделение, на создание и развитие которого каждый из нас потратил большую часть жизни…