Юрий Крутских - Камрань, или Невыдуманные приключения подводников во Вьетнаме

Два дня на берегу в человеческих условиях погасили романтический пыл и отбили всякую охоту бороздить просторы мирового океана. По этой ли причине, или она сама сломалась – история, как говорится, об этом умалчивает, – но утром третьего дня во время приготовления корабля к двухнедельной ссылке выяснилось, что не работает осушительный насос первого отсека, в просторечии – помпа. Со скоростью света обнадёживающая весть разнеслась по отсекам, сея реальную надежду остаться на берегу на неопределённое время – до её починки. Никто из начальников не взял на себя ответственность отправлять в море лодку с серьёзной неисправностью, тем более – влияющей на живучесть, и мы остались на берегу.

Механики развели неспешный ремонт, и члены нашего экипажа – как и было тогда положено, все поголовно атеисты – глядя на них, тайно молились о его нескором окончании. Молитвы ли комсомольцев и беспартийных помогли, или то, о чём опять умалчивает история, но после двухнедельного ремонта своими силами выяснилось, что в полевых условиях помпу починить нельзя. Требуется либо доставить её на завод, либо заменить новой. Ещё неделя прошла в поисках решения, потом вторая – в согласованиях, в конце концов через месяц с ближайшей оказией из Владивостока на гражданском рефрижераторе, следующем за бананами в Хошимин, к нам приехала новая, в смазке и заводской упаковке, соблазнительно сверкающая деталями из цветного металла драгоценная помпа.

Но этим история не закончилась. Возможно, где-нибудь в Америке или у других каких скучных капиталистов помпу тут же поставили бы на своё место и не над чем было бы даже посмеяться. У нас же всё не так просто. У нас всё гораздо более непредсказуемо и, следовательно, веселее. Разве возможно, чтобы у нас всё получилось сразу? Конечно же, помпа не подошла! Её, весом в несколько тонн, за пять тысяч километров привезли – и не ту!!! Ну, перепутали, с кем не бывает!

Я не слышал красноречивый монолог комбрига, обращённый по этому поводу к офицерам своего штаба, о чём до сих пор очень жалею. Но, по свидетельству очевидцев, страх был такой, что местные собаки, мирно спавшие на другом конце пирса, в панике подскочили и, поджав хвосты, бежали несколько километров без оглядки, после чего, обессиленные, упали прямо на дороге, где в беспомощном состоянии были подобраны проходившими хунтотами и съедены ими на обед. Хотя, может быть, и врут эти самые очевидцы – не знаю, но собак тех я больше не видел.

То ли в результате этого происшествия, то ли из-за того, что наш механик перепугался ещё сильнее тех бедных собак, – об этом снова история умалчивает – но на следующий день штатная помпа была уже исправна, причём пригодилась и та, которую накануне доставили из Владивостока. С этого агрегата стоимостью не менее 50 000 рублей (в тех ещё ценах, когда доллар по официальному курсу стоил 62 копейки) пригодилась и немедленно оказалась снята только одна-единственная копеечная шестерёнка, после чего помпа с почётом была отправлена на вечное хранение на один из многочисленных складов ПМТО. Дальнейшая её судьба неизвестна, но с большой долей вероятности можно утверждать, что там она недолго мозолила глаза и в скором времени какой-нибудь ворюга-прапорщик продал её по частям за пару сотен долларов аборигенам как цветной металл.

11

Пропавшая экспедиция

Жара… На небе – ни облачка. Вода, как стекло, – штиль. На корпусе от жары пузырится краска. Механик, ступив на палубу в резиновых шлёпанцах, прилип подошвами. Пока стоял, пытаясь оторвать ноги, поджарил пятки. Охая, спустился вниз, позвал доктора. Сейчас с намазанными вазелином ступнями лежит в своей каюте размером два на полтора и, обливаясь потом, лечится под наблюдением доктора спиртом.

Спирт – кипяток, в каюте, что в сауне, но бутылка стремительно пустеет, и дружеский разговор в самом разгаре. Вот они – чудо-богатыри земли русской! Это вам не какой-то там марш-бросок на двадцать километров, здесь здоровье надо иметь, чтобы не окочуриться. Учись, спецназ!

Идет к концу вторая неделя нашей ссылки. Стоим на якоре километрах в пяти от берега. С другой стороны совсем неподалёку – живописный островок в стиле Баунти, по карте смотрели – Муй называется.

Сегодня воскресенье – законный день отдыха. Весь экипаж, исключая, разумеется, доктора с механиком, которым и так уже хорошо, вылез из душегубки на раскалённую палубу. Чтобы можно было ходить, не рискуя обжечь пятки, из пожарного рожка время от времени на неё и на всех на ней находящихся обрушивается струя забортной воды. Визг, хохот, плеск.

Народ купается, самые смелые ныряют с ограждения рубки. Особым шиком считается, нырнув с одного борта, пройти под килем и вынырнуть у другого. Я попробовал – понравилось, только опасно. Есть вероятность при всплытии столкнуться лбом с летящим вниз другим ныряльщиком, который не подозревает, что ты всплываешь ему навстречу.

Тут же в вечной надежде что-нибудь стащить снуют юркие джонки хунтотов. Боцман в позе Рэмбо с брандспойтом наперевес стоит на ограждении рубки и мощной струёй отгоняет самых назойливых.

Считаю необходимым разъяснить читателю суть этого не в первый раз появившегося и всё ещё не знакомого ему слова. Хунтотами мы называли, как вы уже догадались, местных жителей, но не всех, а только тех, которые обитали на полуострове с нами по соседству. Это были здешние рыбаки, промышлявшие в окрестных водах на своих утлых посудинах, и военнослужащие из расквартированных неподалёку частей Вьетнамской народной армии. О последних говорили, что их вообще не кормят, а чтобы им легче было добывать пропитание, поселили поближе к русским. Жили они в длинных приземистых сооружениях, издалека похожих на шалаши, с ажурными стенами, частью собранными из железных аэродромных плит, частью из развешанных между столбами драных циновок. Крышей у них считалось переплетение бамбуковых прутьев и ржавой проволоки над головой с наваленными поверх ворохами тростниковой соломы.

Конечно, само по себе слово «хунтот» звучит несколько оскорбительно, по-вьетнамски оно означает «плохо, плохой». Но из этого не следует, что мы как-то нехорошо относились к нашим «младшим братьям» и верным союзникам по социалистическому лагерю. Они были отличные ребята, тянули, правда, всё что ни попадя, но это не по причине патологической склонности, а из-за бедности. Мы с большим уважением относились к их старым офицерам. Это были те ещё порохом пропахшие вояки, которые с десяток лет тому назад дали по зубам зажравшимся американцам и заставили их убраться восвояси. Таким образом, «хунтот» в нашем случае было не оскорблением, а скорее синонимом нашего слова «плохиш» в снисходительной интерпретации. Отсюда же происходило и название весьма важного местного продукта – «хунтотовки», рисовой водки, малоградусной, чрезвычайно вонючей, но хорошо шибающей по мозгам.