Николай Еремеев - Ковчег обреченных

Грудь водителя пробита рулевой колонкой и с первого взгляда становится ясно, что он мёртв. Рядом, в залитой кровью одежде упокоился стрелок. Парню не больше восемнадцати, совсем ещё пацан. Крови столько, что она уже успела скопиться приличной лужицей на коврике. Где между ног парня валяется «АКСу». А проще – автомат. И несколько десятков стреляных гильз.

– Отъездились, торопливые, – философски замечает Вовка и наклоняется к бардачку. Порывшись там, ничего не находит и, судя по всему, не особенно этому удивляется. Стараясь не запачкаться, тянется к карману рубашки водителя. Однако, кроме сигарет ничего не обнаруживает.

– Ну, должно же быть у них что-то, что наведёт нас на заказчика, – бормочет он, принимаясь рыться в карманах стрелка. В это время парень издаёт еле слышный стон.

– Живой! – удивляюсь я.

Гаевский напротив, словно такое с ним происходит ежедневно и ежечасно, вовсе не удивлён. Деловито ощупав шею стрелка, его руки и ноги, он поворачивается ко мне и коротко бросает:

– Открой заднюю дверь. Пацана берём с собой.

По-быстрому устроив стрелка на заднее сиденье, мы садимся в машину, и трогаемся с места. Я машинально бросаю взгляд на часы и с удивлением обнаруживаю, что с начала нападения прошли всего пара-тройка минут. Хотя казалось, что обстрел, а затем погоня продолжались по меньшей мере час. Поворачиваю голову назад и разглядываю стрелка. Парень по-прежнему без сознания. Удивительно, что он вообще остался жив после такого удара.

– Игорь, – раздаётся рядом голос Гаевского. – Что у вас?

– Нормалёк, – оживает динамик рации. – Доставили клиента в адрес, теперь ждём-с. А у вас?

– Взяли одного, – немногословно отвечает Вовка. – Едем на Каменщики.

Каменщики – наше тайное пристанище. Или отстойник. Или конспиративная квартира, называйте, как хотите. Там мы принимаем особо доверенных клиентов, передерживаем нужных людей, а иногда и просто используем помещение под гостиницу. Нас очень устраивает наличие так называемого «чёрного» хода в квартиру. Хотя правильнее было бы называть его «грязным». Небольшая, неприметная дверца, ведущая в камеру мусоросборника, затем ещё одна, такая же неприметная. Которая выводит непосредственно в подъезд. Конечно, немного воняет, зато любопытствующие глаза старушек, вечно перетирающих сплетни у подъезда, сюда не достают.

Именно «грязным» ходом мы и собираемся доставить незадачливого стрелка в квартиру. Он уже начинает понемногу приходить в себя и это радует. Нам просто дозарезу необходимо вытащить из него сведения о заказчике как можно быстрее. Иначе в следующий раз нам может повезти меньше. Если вообще повезёт.

Подогнав машину почти вплотную к дверце мусоросборника, мы принимаемся за стрелка. Он уже настолько пришёл в себя, что может послушно завести свою руку мне на шею и с моей помощью выбраться из салона. Гаевский проворно отпирает навесной замок на дверце, и мы так быстро, насколько позволяет состояние моего подопечного, юркаем в тесное помещение.

Парень, буквально висящий у меня на шее, всё время норовит сползти на пол. В нос моментально ударяет целый букет премерзких запахов, но нам сейчас не до этого. Главное, незаметно для остальных жильцов подъезда провести стрелка к нам, на третий этаж. Утешает лишь, что в это время дня трафик по лестничным пролётам не очень оживлённый. Как и следовало ожидать, в квартиру мы пробираемся незамечеными.

Притворив за собой входную дверь, Вовка командует:

– В ванную его.

Да уж, лучше ванной комнаты ничего не придумать. Не хватало ещё перепачкать в крови стрелка всю квартиру. Поэтому я волоку почти очухавшегося паренька в ванную, а зашедший следом Вовка по-быстрому приковывает его наручником к ножке чугунной ванны. Наш пленник на первый взгляд не блещет развитой мускулатурой, поэтому освободиться ему будет довольно затруднительно.

Сняв с крючка полотенце, подставляю его под струю холодной воды, затем, не отжимая, хлюпаю им по голове пленника. Сам устраиваюсь рядом на унитазе и закуриваю. После ощутимого шлепка по голове стрелок окончательно приходит в себя. Свободной рукой стаскивает полотенце и пытается провести им по лицу. Однако, ссадины и мелкие ранки на лице не позволяют ему получить удовольствие от водных процедур. Парень морщится и, отложив полотенце на пол, вопросительно смотрит на нас.

– Как звать? – в упор рассматривая парня, спрашивает Гаевский.

Особого испуга в его облике я пока не замечаю. А может, он ещё не до конца осознал всю бедственность своего положения? Я легонько пинаю его носком ноги в голень:

– Ты не оглох, случаем?

– Штаны.

– Что, штаны? – не поняв, при чём это, спрашиваю я.

– Погоняло такое: Штаны, вот.

– Ты имя, имя своё назови! – рявкает Вовка.

– Ну, Кеша, – тянет парень.

– Так вот, Кеша, – начинает Гаевский. – Если хочешь отделаться по минимуму, колись, кто тебя послал. Будешь молчать, только хуже себе сделаешь. Усёк?

– Ага, – по лицу Кеши пробегает тень улыбки. – Знаю. Длина срока прямо пропорциональна длине языка.

– Смотри, Андрей, какие умные слова знает, – удивляется Вовка, и, повернувшись к стрелку, говорит как можно мягко: – Пойми, сынок, мы же не РУБОП какой-нибудь. И нашли тебя не где-то на бульваре с анашой в кармане. Нет, мы тебя при покушении на нашего клиента приняли. Это твоё счастье, что он пока не знает, что ты уже у нас. А то приказал бы тебя под асфальт закатать, и все дела. Или горячую ванну из битума устроить. Если не чего похуже. Так что для тебя в твоём положении прямая выгода назвать нам того, кто тебя послал.

– А он меня потом… – парень замолкает, явно не желая примерять на себя варианты, какими может с ним расправиться заказчик.

– Так то потом, – убедительно произносит Вовка. – И то вряд ли. А мы сейчас. И наверняка. Выбирай.

–Дайте закурить, – наконец говорит Кеша после недолгой паузы.

Я знаю, как ведут себя в подобных условиях пленники. Как правило, долгих уговоров не требуется: время сейчас другое и люди уже не те. Но ему всё же необходимо какое-то время, чтобы поразмыслить над предложением Гаевского. Что ж, закурить, так закурить. Это можно. Я прикуриваю и протягиваю ему сигарету. Кеша тянется за ней свободной рукой, подносит к губам, затягивается.

Приступ тошноты начинается у него так стремительно, что мы с Вовкой даже не успеваем ничего предпринять. Я только поджимаю ноги, а Гаевский отскакивает в угол. Содержимое желудка извергается из Кеши в несколько приёмов. Наверняка это последствия сотрясения мозга, после удара. Когда тошнота проходит, Вовка поучительно замечает:

– Минздрав предупреждал… – и, помолчав, добавляет, словно одолжение делает: – Ладно уж, колись давай.