Владимир Рыбин - Иду на перехват

– Даяна!

Девушка смеется еще громче и идет к нему прямо через высокую траву, через болотца в низинках.

И тут он вспоминает все: ночь, утро, черный монитор на блескучей глади реки. И стонет от навалившегося вдруг тяжелого звона в голове.

– Товарищ мичман! Товарищ мичман!

Протасов видит небо, узкие листья тальника и близкие встревоженные глаза Суржикова.

– Где мы?

– На острове.

– А катер?

– Да там…

– А мы почему здесь?

– Так он, товарищ мичман, потонул.

Подробности боя проходят перед ним, словно кадры кино, которое крутят назад.

– А Пардин где?

Суржиков отворачивается и молча лезет в заросли, волоча перевязанную тельняшкой ногу. Скоро он возвращается, тяжело садится на траву, рядом с расстеленным мокрым бушлатом.

– Тихо вроде.

Только теперь сквозь звон в голове Протасов слышит тишину. Ни выстрелов, ни криков. Ветер шевелится в чащобе тальника. Где-то совсем рядом, за кустами, шумит вода, и комар зудит над самым ухом.

– Где монитор?

– Ушел, наверное.

– А может, десант высаживает?

– Высаживать-то некого.

Протасов обессиленно роняет тяжеленную голову, спрашивает, снова закрывая глаза:

– Как это вышло?

– Попали, заразы! Прямо по ватерлинии. А у нас и без того дырок хватало.

– А может, выплыл Пардин?

Снова Суржиков не отвечает. Протасов разлепляет глаза, видит, что матрос отрешенно качает головой, как женщина, опустошенная безнадежностью. Комары вьются над его голой спиной, пикируют с высоты.

– Накинь… бушлат… сожрут ведь.

Суржиков здоровой рукой хлопает себя по спине, равнодушно смотрит на окровяневшую ладонь. И вдруг настораживается.

– Плывет кто-то. А ну, тихо!

Он уползает в кусты, и скоро оттуда, из дальнего далека, слышится его приглушенный голос:

– Эгей, братишки, давай сюда. Тута мы…

– Товарищ лейтенант, связь наладили!

Пятнистый от пота и пыли, с бровью, рассеченной отскочившей стреляной гильзой, начальник заставы спешит к блиндажу, на ходу отдавая распоряжения о нарядах, боеприпасах, подводах, которые нужно достать в селе. Он выхватывает трубку, горячо кричит в нее:

– Комендатура? Кто у телефона? Срочно коменданта! Коменданта мне!

– Его нет, – тихо журчит в трубке.

– Что значит – нет? Разыщите!

– Коменданта нет, – упрямо отвечает далекий замирающий голос.

– На нас совершено нападение. Погиб политрук Ищенко. Катер потоплен. Вы слышите меня? Передайте коменданту. Да побыстрей!

– А ты думаешь, он на рыбалку уехал?

– Кто это говорит?

– Дежурный по комендатуре лейтенант Голованов.

– Сашка! – радостно кричит Грач. – Что ты мне голову морочишь?

Голованов был его приятелем по училищу. Вместе сапоги изнашивали на одном и том же плацу, вместе в увольнение ходили.

– Тут такое было! Рассказать – не поверишь!

– Поверю, – с безнадежной уверенностью говорит Голованов. – Ты давай без эмоций. Слушай приказ: десанты уничтожать, по сопредельной стороне без крайней нужды не стрелять. Все ясно?

– Нет, не все…

– Остальное сообразишь. Хорошо служить – значит уметь рисковать, брать на себя ответственность. А? Чьи это слова? Не твои ли? Вот и действуй. Докладывай обстановку…

Минуту Грач стоит у телефона, покачивая в руке трубку, словно прикидывая ее на вес. И вдруг быстро поворачивается к дежурному.

– Собрать сельчан! Мужиков…

Первым приходит дед Иван.

– Это что же получается? – с порога начинает он. – Газетки читаю, радиву когда слушаю. Воюют себе где-то за морями, повоевывают, нас не трогают. И вот на тебе, людей поубивали. Это как понимать, товарищ начальник?

Грач молчит. С неожиданной для себя нежной и горькой печалью он вдруг вспоминает оставленную дома жену. Торопливо идет через двор, распахивает дверь и видит жену сидящей на койке, на жестком казенном одеяле.

– Ты так и сидела все время?

Маша кивает, шмыгает носом, словно ребенок. Из-под сжатых ресниц бегут частые мелкие слезинки.

– Ты плачешь! – ужасается Грач, в неистовой нежности прижимая ее голову к своей пропыленной гимнастерке.

– Нет… Что ты… выдумал…

– Все образуется, все будет хорошо, – утешает он, и сам не верит в свои слова.

– Ты был там?

– Где же мне быть?

Она снова всхлипывает, вздыхает глубоко и судорожно, расслабленно, но решительно отстраняется.

– Ты вот что, дай-ка мне санитарную сумку. – Она берет его руки, прижимает к груди, говорит медленно и весомо, как мать ребенку: – Я ведь тоже читала про жен пограничников. Я ведь знаю, что они должны делать в такую минуту. И я не боюсь. Если все кончилось, то чего мне бояться? Если же все только начинается, то имею ли я право на боязнь?

Грачу еще не приходилось слышать от нее такой бесстрашной рассудительности. Он думает о том, что вообще не знает свою жену, и с изумлением и восторгом глядит в ее серые глаза, вдруг ставшие такими строгими.

– Маша моя! Неужели ты – самая настоящая?!

Он пропускает ее в белый солнечный прямоугольник двери, выходит следом. Возле заставы уже сидят человек пятнадцать рыбаков. Грача удивляет и радует такая оперативность: прежде, чтобы собрать людей, требовались часы.

– Что скажешь, лейтенант?

– Соседи сегодня трижды пытались высадиться на наш берег. Не исключено, что еще полезут.

Из табачного облачка слышится удивленный смешок:

– Никак, воевать с нами вздумали?

И сникает, тонет в общем молчании. За рекой короткими всплесками татакает пулемет. Солнце жжет во всю силу, выкатываясь в зенит.

Грач оглядывает молчаливо покуривающих рыбаков, говорит сухо:

– Нам потребуется ваша помощь…

И умолкает, увидев у блиндажа дежурного по заставе.

– Товарищ лейтенант, срочно к телефону!

Он нетерпеливо хватает трубку, слышит раздраженный голос Голованова:

– Дежурный! Куда ты пропал? Передай начальнику, пусть включит радио. Срочно включайте Москву!

– Понял! – кричит Грач. – Что еще?

– Москву слушайте!

Он вбегает в канцелярию, торопливо крутит ручки своего старенького приемника. В угасающем мерцании звуков ловит строгий размеренный голос:

– Граждане и гражданки Советского Союза! Сегодня в четыре часа утра без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны германские войска напали на нашу страну…

– Германские?! – ахают рыбаки.

– …Советским правительством дан нашим войскам приказ отбить разбойничье нападение и изгнать германские войска с территории нашей Родины… Сокрушительный удар агрессору… Наше дело правое. Враг будет разбит.

Казалось, что это не все, что радио сообщит еще что-то важное. Но после минутной паузы из приемника вырывается громкая музыка.

Грач резко убавляет звук, строго говорит в окно: