Константин Бадигин - Чужие паруса

В углу из-под коечной занавески торчали грязные ботфорты. Химков откинул шторы и застыл от неожиданности: на койке лежали разложившиеся останки капитана Томаса Брауна. Труп был прикручен к койке крепкой смоленой веревкой.

— Собаке собачья смерть, — плюнув, сказал Семен. — Не угодил своим. Что ж, одного подлеца сбросим со счета… Смотри-ка, Ваня! — С отвращением приподняв подушку, он вытащил два длинных пистолета. — Теперь не с пустыми руками.

— Исправны! — радостно отозвался Химков, осмотрев оружие. — За это ему спасибо, — кивнул он на мертвеца, — уберег.

На палубе собралась команда. Пиратам не терпелось увидеть, чем окончится шутка боцмана, как поступит русский капитан. «Наверно, он будет кричать, ругаться», — посмеиваясь, рассуждали они. Но позабавиться не пришлось.

— Билли, — приоткрыв дверь, распорядился Химков, — убери дрянь из моей каюты!

Через минуту он поднялся на мостик и как ни в чем не бывало стал разглядывать лед в большую подзорную трубу.

Разочарованные матросы, поеживаясь на холодном ветру, быстро разошлись. Убирать каюту и прислуживать новому капитану боцман послал негритенка Цезаря. В прошлом году капитан Томас Браун выменял его на Западном берегу за десять серебряных колокольчиков и пять коралловых бусин.

Мореходам впервые довелось увидеть настоящего негра.

— Черен, как смертный грех, — говорил Семен, с любопытством разглядывая его круглое лоснящееся лицо, широкий нос, толстые губы. — Глянь-ка, Ваня, — осторожно тронув курчавые волосы негритенка, позвал он — что твой войлок волосья и гребень не возьмет…

Мальчик, увидев, что его новые хозяева ничуть не сердятся, весело улыбался, сверкая белыми зубами. Он оказался на редкость смышленым и сообразительным. С одного взгляда негритенок тотчас догадывался, что от него хотят.

На следующее утро Иван распорядился прибрать корабль. Обалдевшие от безделья пираты весело взялись за дело. Мусор, скопившийся за много дней, полетел за борт. Палубу выскребли, вымыт, убрали паруса, привели в порядок такелаж.

Химков придирчиво следил за уборкой, залезая в каждую щель, осматривая каждый парус, каждую веревку. Вместе с тем он знакомился с кораблем. Ведь ему никогда не приходилось плавать на таких судах. Заметив оплошность, Химков делал строгие замечания.

— Да, сэр, будет исполнено, сэр, — то и дело слышалось на палубе.

— Х-ха, он совсем неплохой моряк, — получив очередной выговор, шепнул боцман длинновязому Майклу — с ним держи ухо востро.

Еще два дня матросы собирали лед и вытаивали из него воду. Химков показал им, как отличить старый пресный лед от солоноватого, негодного для питья. Под конец Одноглазому велели починить потрепанные паруса. Несколько дней провозились матросы с парусиной, орудуя нитками, иголками, гардаманами. [16] Приспособление, надеваемое на ладонь, для проталкивания большой иглы при шитье. А боцман, короткий и толстый, важно расхаживал по палубе.

В ящике под койкой Химков нашел большой медный окант. Пираты с завистью смотрели, как русобородый шкипер мерил высоту Полярной звезды и что-то вычислял на бумаге. Определить место в море, где находится бриг, он, конечно, не мог, но знать хотя бы одну широту было необходимо.

За две недели, проведенные на бриге, мореходы окрепли, вошли в тело. В кладовке Брауна хранилось вдосталь белых галет, варенья, сливочного масла, копченой свинины и много других полезных вещей. Негритенок готовил вкусные обеды и ужины; по утрам мореходы наслаждались сладким горячим кофе.

В свободное время Семен учил негритенка говорить по-русски, и Цезарь, к великому удовольствию учителя, быстро запоминал слова.

Как-то ночью ударил мороз, посыпал мелкий колючий снег. Проснувшись, помрачневшие пираты с беспокойством поглядывали на покрытые снегом льды. Но Иван был спокоен. Если переменился ветер, он обязательно расшевелит льды. Так и случилось. Лед, окружавший бриг, ожил, начал двигаться, там и сям показались узенькие полоски воды. Наступило время действовать. И тут Химков показал свой опыт и знания. Он заставил протянуть вперед корабля крепкие пеньковые тросы, их крепили на ледовых якорях и выхаживали шпилем.

Корабль медленно двигался между льдинами; ему помогали топорами и баграми, вырубая и расталкивая лед. Пираты, те, что выхаживали тросы, затянули песню, ее подхватила вся команда:

Химкову такая работа была не в диковинку. Он умело распоряжался, показывая и помогая сам, где было трудно. А невеселая матросская песня продолжала раздаваться в холодных льдах:

Вечером бриг «Два ангела» вышел из льдов и под дружный победный клич команды закачался на чистой воде. Пираты ликовали.

Семен Городков не принимал участия в работе. Нахмурившись, грозно посматривая на пиратов, он ходил по палубе, постукивая костылем. Много ночей он ложился спать с подозрением на товарища.

— Все в порядке, сэр, — доложил боцман, вместе с переводчиком Билли появившись перед Хнмковым, — судно готово к плаванию, сэр!

— Поставить все паруса.

— Будут ли встречаться еще льды, сэр? — спросил боцман уже за порогом.

— Да, льдов в море много, — осторожно ответил Иван, — скоро увидите сами.

Поднявшись на мостик, Химков внимательно присматривался к работе матросов. Стоя на реях, они ловко управлялись с грубой парусиной. Бриг медленно набирал ход.

— Курс юго-запад, — скомандовал Химков. — Заглянув в компас, он подождал, пока судно легло на курс.

— Так держать! Курс на юго-запад, — еще раз повторил он.

— Да, да, — обрадовано отозвался боцман, — на юго-запад, хороший курс. — Немного потоптавшись возле рулевого, он ушел.

Дул ровный и сильный северо-западный ветер. Корабль шел правым галсом, вполветра, все ускоряя и ускоряя ход. Не глядя на расступившихся перед ним матросов, Химков прошагал к трапу и спустился вниз.

— Экая холодная ночь! — сказал он, войдя в каюту и потирая руки.

Семен Городков ничего не ответил. Лежа на узком диванчике, он хмуро глядел в потолок.

— Иван Алексеевич, — помолчав, зло сказал он, — выходит, ты так: попал в стаю, лаешь не лаешь, а хвостом виляешь? Не ждал я такого… Куда мы? В Африку? Тьфу, как ты им веры дал! Кончат они нас, злодеи…

— Сеня, да я… — Химков посмотрел на дверь и понизил голос: — Окромя Архангельска, я никуда… Откажись я тогда — душу бы вынули. Задумал я… — Иван нагнулся совсем близко к товарищу.