Сергей Жемайтис - Клипер «Орион»

— Воды, что ли, попросить? — Зуйков посмотрел на товарищей.

— Лучше ананас, — сказал Громов. — Сырую воду доктор пить здесь не велел. Еще какую-нибудь лихорадку подхватим без привычки.

Женщина сразу поняла, что хотят эти большие люди в белом, вооружившись ножом, похожим на меч, пошла на поле и скоро вернулась с тремя спелыми ананасами. Она нарезала их на столе большими ломтями, положила на деревянное блюдо и с той же приветливой улыбкой подала Трушину, видно, потому, что он был выше всех ростом и понравился ей больше других. На стол она поставила розовую раковину с мелкой, как пудра, солью. Гости расселись на скамейке вокруг стола и, поглядывая на хозяйку, которая принялась за прерванное занятие, стали есть сочную благоухающую мякоть чудесного плода. Зуйков взял щепотку соли и посыпал ломоть.

— Пожалуй, вкусней! — сказал он. — Никогда не думал, что такой фрукт с солью едят.

И все стали посыпать солью и тоже нашли, что ананас приобретает совсем другой, особенно приятный вкус.

— Давайте еще посидим малость здесь, — сказал Трушин, не спуская глаз с хозяйки, — Чего по жаре слоняться? А здесь и тень, и все — дом.

Зуйков подмигнул:

— Тень, говоришь? Ну что ж, оно и в самом деле не плохо, и ананасы еще не доели, да и поговорить за столом как-то удобней.

— А поговорить надо, товарищи, — сказал радист, — и очень серьезно!

— Да, товарищи, разговор у нас должен быть серьезный, — сказал Громов. — Давай ты, Герман Иваныч, выкладывай свои соображения.

— Хорошо. Вот нас здесь четверо, — начал Лебедь, — четверо единомышленников. Еще ни разу не случалось, чтобы мы расходились во мнениях по принципиальным вопросам. Все мы сторонники пролетарской революции и утверждения власти Советов. То есть стоим на платформе большевиков.

Трушин перебил:

— К чему ты это? Так ведь оно и есть!

— Ты постой, — Громов поднял руку, — продолжай, Герман Иваныч.

— Я все это говорю к тому, товарищи, что надо оформить вашу партийную принадлежность, то есть вступить в партию, и сделать это не трудно, партийная ячейка у нас есть. Вот Иван Матвеевич, — он кивнул на Громова, — и я — члены социал-демократической партии большевиков. Нас пока двое партийных на клипере, и мы долго не ставили вопрос о приеме новых членов но той причине, что люди просто не были готовы к вступлению в партию.

— Да, сознательности у многих не хватало, — согласился Трушин и укоризненно спросил Громова: — Что же ты мне не сказал, что партийный?

— Вот и говорю.

— Думал, и я несознательный? Несозрелый?

— Ну что ты, Роман. Так мы постановили с Германом — молчать до поры до времени, вести работу. А что не сказал, то ты не обижайся, не мое это желание, а партийное. Вот если хотите вступить, то мы рекомендуем вас от всей души.

— Я готов! — сказал Роман Трушин.

— И я, только как это сделать? — спросил Зуйков.

— Довольно просто, — ответил Громов. — Вот тут сейчас мы вас и примем по всей форме большинством голосов, то есть — единогласно. Прямо в равноправные члены. Биография ваша нам известна, приверженность рабочему делу — тоже, и мы голосуем, Герман Иваныч!

Лебедь и Громов подняли руки.

— Единогласно, — сказал Громов, и они с радистом пожали руки новым членам партии.

— Вот нас уже и четверо, товарищи! — сказал Громов. — И у нас есть хороший народ. Давайте вовлечем в нашу организацию Невозвратного, Мироненку, Коваля и Куцибу, Феклшга, Гусятпикова, но это надо делать осторожно, чтобы наши противники не разнюхали. К Владивостоку надо прийти с крепкой партийной ячейкой. Я думаю, человек тридцать у нас будет, а это сила среди неорганизованной массы. Между машинистами и кочегарами тоже есть хорошие ребята, да там все дело портит второй механик лейтенант Нодягин — анархист, сбивает ребят с толку своей дурацкой программой. Пока оставим их в покое, пусть строят свои воздушные замки, может, в будущем одумаются, а мы будем вести свою линию. И еще, товарищи, в отношении тактики хочу сказать: никаких стычек и тем более кулачных боев с монархистами и прочей еще шаткой массой. Будем действовать словом правды. Матрос из простых мужиков и рабочих поймет и к нам пристанет. Ну вот и вся моя речь по первому вопросу. Разнесся тонкий горестный крик и утонул в птичьем гомоне. Крик повторился, и никто, кроме хозяйки и Трушина, не обратил на него внимания. Хозяйка оставила свой пест и быстро пошла, бросив на прощание Трушину тревожный взгляд.

— Второй вопрос — короткий, насчет выбора секретаря нашей организации. Сейчас нас уже много, надо кому-то руководить и отвечать перед партией.

— Предлагаю оставить Ивана Матвеевича Громова, — сказал радист. — Хотя нас было и двое в ячейке, а оп все же являлся старшим и как член партии, и по возрасту. Кто за это предложение? Единогласно!

— Ну вот и все, — сказал Громов. — А где же хозяйка? Надо поблагодарить и, может, заплатить за угощение?

— Она ушла, видно, к соседке, — Трушин махнул рукой, — вон по той тропинке. Там кто-то закричал так жалостливо, она и подалась туда.

— Надо подождать. Или положить деньги да уйти? — предложил Громов.

— Обидится, — сказал Лебедь, — давайте подождем, и пусть Роман ее поблагодарит.

Трушин вспыхнул от удовольствия:

— Ну почему я. Все давайте… Скажем спасибо. Или вот Герман Иваныч на каком-нибудь языке.

— Малайского я не знаю. Ничего, Роман, она поймет. Все засмеялись.

Скоро показалась хозяйка с какой-то женщиной. Они шли очень быстро, почти бежали, а за ними едва поспевал, обливаясь потом, Лешка Головин.

— Вот вы где, — сказал он, обогнав женщин и остановившись под навесом. — Я вас искал, искал и попал в деревню, она тут за лесом возле речки.

— А что случилось? — перебил Громов. — Почему женщины так встревожены.

— Вот я и хотел сказать. С парнем со здешним я пошел в деревню, а он меня привел в дом, ну, вроде шалаша, вот как этот, только похуже, а там человек лежит, умирает, наверное, лицо синее, а на шее шишка, вот здесь. Вот эта женщина, — он показал на спутницу хозяйки, — ревмя ревела, потом другая, вот эта, пришла и стала мне что-то говорить, потом они сюда побежали, и я за ними, потому вижу, дорожка к морю идет, а нам скоро на клипер. А человеку правда совсем худо.

— Нашего бы доктора сюда, — сказал Зуйков, — Видно, впрямь кто-то помирает.

— Действительно, надо вызвать доктора, — сказал радист. — Идемте скорей к баркасу.

Услышав знакомое слово, обе женщины закивали головами и несколько раз повторили:

— Доктэр, доктэр.

— Сейчас, сейчас привезем доктора, а вам за угощение спасибо. — Трушин поклонился хозяйке, и моряки оставили гостеприимную хижину.

Женщина, как потом выяснилось, мать больного, проводила их до самого берега и дождалась, пока баркас не вернулся с доктором.