Сергей Жемайтис - Клипер «Орион»

— Извини, дедушка, я должен распорядиться…

— Распоряжайся.

Когда Никитин спустился в баркас, старик сказал Зуйкову:

— Томится ваш офицер. Все мы томимся. На што я, мне бы сидеть да смотреть последние два года, а глаза не глядят. Охота, чтобы очистилось все от погани, чтобы надежда у людей появилась на лучшее.

— Мы их наладим, дед! — сказал Зуйков. — Так и пометем. Вот увидишь.

— Большая метла нужна. Надо ее по прутику собирать да туже связывать. Позавчера, когда племянник воду привозил, сказывал, что на Сучане шахтеры все в тайгу ушли в партизаны. Так бы весь народ поднялся, и куда бы те японцы и англичане делись?

— Поднимутся, да из России придут на помощь!

— Когда? На словах все хорошо, как в сказке. По тому, как все складывается, дело годами пахнет, а мой срок маленький, неужели так и помру, ничего не увидев?

— Увидишь, дед, поверь мне, увидишь!

Старик покосился на Никитина, который уже снова стоял на барже и отдавал какие-то распоряжения матросу Селезневу.

— Есть, гражданин капитан-лейтенант! — весело ответил Селезнев.

Старик повторил:

— «Гражданин»! Ишь ты, уже не ваше высокоблагородие, а гражданин. У пас еще здесь «благородят». — Он спросил еще, понизив голос: — Ты скажи мне, а вы не того, не из тех, по из красных случаем?

— У красных все товарищи: и командиры и матросы.

— Так, так, слыхал. Значит — не красные? — В словах старика слышалось явное разочарование.

Вернулись с берега Громов с Трушиным и с ними человек без фуражки в солдатской шинели, накинутой на плечи, он прихрамывал. Ступив на баржу по утлым сходням, он скинул шинель и оказался в форме матроса. Громов уже тихо докладывал, поведя головой в сторону гостя:

— Матрос из экипажа. Его ищет контрразведка. Если найдет — расстреляет. Расстрелы здесь каждую ночь.

— Большевик?

— Наш…

— Фамилия?

— Он сейчас под другой фамилией. Скрывается. За парня могу ручаться.

— Не Ведеркин?

— Возможно, и он.

— Дело серьезное, Громов. Сам понимаешь.

— Сейчас все серьезное. Погибнет человек, а вины за ним, как и за нами, — никакой.

— Подбивал матросов к бунту?

— Правду говорил!

— Правда, Громов, — самая неприятная и опасная вещь.

— Разрешите ему побыть здесь, хотя бы до нашего отъезда.

— А потом?

— Оставим ему продуктов, отсидится у старика в трюме.

— Его найдут. Тем более он приметный — хромает.

— Ранили, из-под ареста бежал.

— Вот видишь. Нет, оставлять его здесь нельзя. Возьмем с собой!

— Есть!

— Сейчас уходим!

— Есть!..

Попав на «Отранто», Гарри Смит заскучал, как сказали бы его приятели с «Ориона», увидев тусклую физиономию своего Гриньки, всегда такого жизнерадостного, любившего шутку и острое слово. Сейчас он ходил по миноносцу как потерянный. Старший матрос, когда-то не последний человек на «Грейхаунде» и «Орионе», теперь выполняет обязанности юнги на камбузе и драит гальюны. И это бы еще ничего, хотя и несправедливо. Служба не вечна, да общительная душа Гарри изнывала в тоске от одиночества.

Только спрыгнув в шлюпку «Отранто», он сразу почувствовал вокруг себя непривычную пустоту. Лишь несколько сочувственных взглядов заприметил он, а остальные матросы и особенно боцман выказывали только любопытство с явной примесью недоброжелательства. Его встретили, как встречают футболисты своего бывшего члена команды, который сейчас играет за другой клуб.

Может быть, если бы Гарри Смит повел себя иначе с первых минут встречи с соотечественниками, то картина была бы иной. Прошел бы какой-то период карантина, в течение которого он бы показал себя с самой лучшей стороны, т. е. выказывал бы всеми доступными способами, как он рад, что возвратился на свой корабль, «траванул» бы что-нибудь о варварских порядках у русских, которые только чудом держатся на воде, приврал о своей тяжелой жизни среди «варваров».

Во-первых, все были изумлены, наблюдая расставание Смита с русскими. Многих из английских матросов родные не провожали на службу с такими проявлениями грубоватой нежности и искреннего огорчения. И полный мешок сувениров говорил об этом, вызывая недоумение и плохо скрываемую зависть. Тогда боси сказал:

— Видите, каким способом эти славяне стараются замазать глаза нашим парням. Азиатские штучки, и как этот олух не может понять, что он роняет достоинство. Я не говорю уже о лейтенанте, тот тоже подает неблаговидный пример.

Испытания Гарри Смита начались сразу, как только он сел на банку шлюпки «Отранто» и боси, подав команду отваливать, тут же задал вопрос, все время вертевшийся на языке:

— Вижу, что тебе очень понравилось у русских.

— Всю жизнь буду помнить. Хорошие они парни.

Боцмана покоробило. По приказанию старшего офицера оп сегодня провел беседу с младшим командным составом, а те в свою очередь — с матросами о России и ее народе. Команде внушалось, что она идет в дикую страну, где часть особенно отсталого населения взбунтовалась и теперь грозит превратить свое отечество в пустыню. Что эти люди выступают против веры и всех человеческих законов. А тут этот матрос все опровергает! Мол, как можно воевать против этих хороших парней. Пет, боси не мог этого оставить. Он, ехидно улыбаясь, задал явно провокационный вопрос и подмигнул гребцам:

— Неужели лучше наших парней?

— Не скажу, что все лучше, есть тоже дерьмоватые, а есть и ни в чем не уступят, а то и нашим придется потягаться. Товарищи хорошие.

— Слыхали, ребята? — сказал боцман. — Ну допустим, тебе там кто-то понравился, и как это еще понимать, кто хорош, кто плох, но хороший парень у нас прежде всего моряк! А тебе должно быть известно, что не было и не будет лучше моряков, чем британцы! Никто не может сравниться с нашим самым последним матросом! Запомни это, Смит!

Гарри не мог смолчать. Иначе он посчитал бы, что из-за трусости, желания угодить этому паршивому боси оклеветал Зуйкова, Трушина, Громова и всех других, кто спас ему жизнь и проявил столько трогательного товарищеского участия в его судьбе, подарил ему свою дружбу, И Гарри сказал, зная, на что идет:

— Вы это говорите потому, что иге видели этих парней в работе.

— Да, отличные моряки! — поддержал лейтенант Фелимор.

И, ободренный, Гарри продолжал:

— Боюсь, что даже вы, сэр, кое в чем спасовали бы перед ними!

— Я?! — с изумлением спросил боцман.

— Вы особенно, сэр. Хотел бы я посмотреть на вас в свежий ветер, я не говорю о шторме, когда подается команда: «Убрать бом-брамсели!» А шип кладет с борта на борт, ноки задевают гребешки волн, а вы на них качаетесь, уцепившись всеми четырьмя!

Фелимор не мог сдержать улыбки, представив, как боси ведет себя на мачте. Дело в том, что в лице и фигуре боцмана было что-то хищное.