Хэммонд Иннес - Крушение «Мэри Дир», Мэддонс-Рок

– Нет. Я не оставлю судно. – Он вдруг со злостью закричал: – Говорю вам, я не уйду!

– Не глупите. Одному вам здесь нечего делать. Мы направляемся в Питер–Порт и можем доставить вас туда через несколько часов, а там уж вы…

Он замотал головой, как зверь в клетке, и рукой сделал мне знак убираться.

– Надвигается шторм, – попытался убедить его я.

– Знаю!

– Ради Бога… Это ваш единственный шанс выбраться отсюда. – Вспомнив, что передо мной капитан, явно заботящийся о корабле, я добавил: – Для судна это тоже единственный шанс! Если в ближайшее время не принять экстренных спасательных мер, его отнесет на скалы Ла–Манша. Вы сделаете гораздо больше, если…

– Убирайтесь вон с моего судна! – заорал он, дрожа от гнева. – Слышите, убирайтесь! Я сам знаю, что мне делать!

Он вопил неистово, даже угрожающе. Я не тронулся с места:

– Так к вам идет помощь? Вы радировали о помощи? Чуть поколебавшись, он ответил:

– Да, да, я запросил помощь. А теперь – уходите! Мне. было нечего возразить. Если он не хочет идти… Я остановился на полпути к трапу:

– Ради Бога, может быть, вы все–таки передумаете? – Я видел перед собой его лицо – сильное, жесткое, еще молодое, но изрезанное глубокими морщинами, свидетельствовавшими о крайней степени изнеможения. На нем было написано отчаяние и в то же время какая–то возвышенная отрешенность. – Ну что же, приятель, у вас был шанс!

Он ничего не ответил, повернулся и ушел. Я вылез на палубу, где меня сразу же прохватило сильнейшим ветром. Море было усеяно белыми барашками волн, на которых в двух кабельтовых от «Мэри Дир» качалась «Морская ведьма».

Я пробыл на «Мэри Дир» очень долго, но понял это, только когда «Морская ведьма» вернулась за мной. Она шла по ветру под большим кливером, зарываясь носом во всклокоченную воду и разрезая бушпритом высокие волны. Хэл был прав. Незачем было лезть на это судно. Проклиная сумасшедшего капитана, отказавшегося уйти со мной, я побежал к фалам. Если бы он пошел со мной, было бы куда как легче…

От порывов ветра «Морская ведьма» шла с большим креном. Хэл героически сражался с рулем, ведя яхту при сильном волнении на всех парусах.

Огромный кливер хлопал, как пистолетные выстрелы, яхта кренилась так, что сквозь волны был виден заросший водорослями киль. Вдруг раздался оглушительный треск, кливер лопнул и мгновенно разорвался на части.

Ветер был почти штормовой, и надо было бы убрать рифы, но троим это было не под силу. Было безумием вообще двигаться в сторону «Мэри Дир». Я никогда не видел такого разъяренного моря.

Майк махал мне, показывая рукой вниз, а Хэл, вцепившись в руль, направлял яхту к борту «Мэри Дир». Грот дрожал на ветру, остатки кливера трепетали.

Я схватился за первый попавшийся фал, перевалился через фальшборт и, быстро перебирая руками, начал скользить вниз, пока нахлынувшая волна не обдала меня до пояса. Поглядев вверх, я увидел над головой проржавевшие листы обшивки корпуса «Мэри Дир».

Теперь я ощущал «Морскую ведьму», слышал, как волна бьет в ее нос, как все громче становится рокот волн, разрезаемых ее корпусом. Мне что–то кричали, но я только смотрел через плечо на нос яхты и длинный бушприт, почти касающийся борта парохода. Порывом ветра меня чуть не сбросило в воду; мне показалось, что яхта своими кранцами уже касается борта, но она прошла в добрых двадцати ярдах от того места, где я висел, раскачиваясь над водой.

Хэл крикнул:

– Сильный ветер, яхту кренит…

Больше я ничего не уловил, хотя он был так близко, что я видел воду, стекающую с его клеенчатого плаща, видел ошеломленный взгляд из–под зюйдвестки его широко открытых голубых глаз.

Майк убрал паруса, и теперь яхта двигалась только под воздействием кормового ветра.

Я все еще висел над водой, промокший до костей, а ветер с силой прижимал меня к ржавому корпусу. Каждый удар буквально вдавливал меня в борт, это было понятно: ведь я висел с наветренной стороны и принимал на себя всю силу шторма.

«Морская ведьма» снова подошла ближе, и я крикнул Хэлу, чтобы тот не глупил, это все равно бесполезно. «Мэри Дир» так качало, что приближать яхту было просто опасно. Однако–я был уверен: Хэл не оставит попыток снять меня, потому что прекрасно понимает – мокрый и замерзший, я долго не продержусь на скользком канате.

Не знаю, как это ему удалось, но, обогнув «Мэри Дир», он подошел к ней почти вплотную, на расстояние короткого броска камня.

Это был высший класс морского искусства. В какой–то момент мне показалось, что я могу дотянуться до «Морской ведьмы», но тут «Мэри Дир» качнуло, и я, ударившись о ее холодный и мокрый борт, увидел удаляющуюся корму яхты. Хэл делал отчаянные попытки не допустить столкновения с пароходом и кричал:

– Ничего… не можем… слишком опасно… Питер–Порт…

Крики Хэла заглушал ветер, который буквально перевернул меня в воздухе как раз над тем местом, где только что была корма яхты.

Я хотел было крикнуть Хэлу, чтобы тот сделал еще одну попытку, но решил, что не стоит рисковать яхтой и их жизнями.

– О'кей! – заорал я. – Идите на Питер–Порт! Удачи вам!

Он что–то крикнул в ответ, но я не расслышал. «Морская ведьма» уже исчезала за носом «Мэри Дир», и ветер наполнял грот. Я мельком взглянул на возвышающуюся надо мной железную стену и начал, пока оставались силы, взбираться по канату.

Каждый раз, когда судно качало, я ударялся о борт. Но он же давал мне единственную точку опоры. Пальцы онемели от холода, руки и колени дрожали от напряжения. Волны обдавали меня ледяными брызгами, а иногда и омывали до пояса.

Поднявшись на несколько футов, я сделал передышку. На одних руках не подняться! Распростертый на борту, я схватился за канат ногами и, отпустив одну руку, перекинул конец каната через плечо. Рукам сразу стало легче, но до палубы было еще далеко. Я начал кричать, но ветер относил мой голос. Капитан, конечно, меня не слышит, но я все же продолжал кричать, молясь, чтобы он помог мне. Он был моей единственной надеждой.

Вскоре я замолчал, совершенно выбившись из сил. Дрожащий, покрытый синяками, я раскачивался над морем и при каждом порыве ветра ударялся о борт. Мне подумалось: это конец…

Того, что неизбежно, не боишься: оно воспринимается как данность. Но я помню свои тогдашние мысли: море всегда представлялось мне спокойным, невозмутимым миром зеленоватой воды, темных глубин, высоких стен рифов, блестящих рыб, окутанных туманом скал, на которых гнездятся казарки. Теперь же это была яростная, неистовая стихия, пенящаяся, сердитая, грозящая поглотить меня.

Я коснулся кровоточащей рукой ржавого листа обшивки, и у меня внезапно появилась надежда. Я снова начал карабкаться наверх, глядя как завороженный на темные комья грязи, покрывавшие корпус. Вверх я не смотрел из чистого суеверия, чтобы не видеть, как мало я продвинулся. Но когда волны перестали лизать мои ноги, я поднял голову и увидел, что шлюпбалки повернуты и канаты на них закреплены.