Коллектив авторов - Сборник Поход «Челюскина»

Немного о себе.

Поход научил меня, как надо работать и жить в коллективе в трудные минуты.

Я в комсомоле с 1921 года. Член партии. Учусь в Ленинградском кораблестроительном институте на четвертом курсе. Пошел в поход на «Челюскине», чтобы познакомиться с состоянием корабля в [152] условиях плавания во льдах. Я участвовал в научно-исследовательской работе т. Факидова по испытанию корпуса корабля. Хорошо познакомился с тем, как ведут себя отдельные элементы судна: шпангоут, переборки. Когда инженер рассчитывает корпус корабля, он должен чувствовать, представлять себе его в работе, он должен видеть в эскизах и чертежах весь корабль в плавании — и среди волн и среди ледяных торосов.

Всего из книг не вычитаешь. Многое инженеру надо почерпнуть из жизни. И я черпал в нашей трудной экспедиции полными пригоршнями практический опыт.

Я скоро инженер и буду знать, как строить корабли. Я хочу строить арктические корабли, чтобы они резали, крошили, кололи и мяли те льды, от которых погиб «Челюскин».

Познакомился на судне и в лагере с диалектическим материализмом. В институте мы проходили диамат, сдавали даже зачеты, но глубины изучения не было. Лекции Шмидта были много интереснее, много ценнее и много содержательнее и ярче лекций в институте.

… Страна прислала нам спасение. Прилетели самолеты.

Василий Сергеевич Молоков — дядя Вася — предложил желающим сесть в парашютные ящики, тогда он в один полет вывезет не четыре, а шесть человек. Некоторые сочли это риском. Комсомольцы согласились летать под крыльями «Р-5». Одними из первых в ящики в порядке очереди сели комсомольцы. После этого со льдины отправляли на материк многих людей в парашютных ящиках самолетов Молокова и Каманина.

Когда вывезли из лагеря первых двенадцать человек, «медвежата» исполнялись так:

«Вот двенадцать повезли До самой до земли, И в лагере едва Девяносто два».

В дни, когда переброска людей на материк была в разгаре, когда в лагере оставалось все меньше людей, каждый комсомолец готов был улететь в числе последних, уступая очередь слабому товарищу. Если бы у комсомольцев были крылья, они полетели бы, как молодые орлята, освобождая место в самолетах другим!

С Витей Гуревичем произошел такой случай. Прилетел самолет Каманина, а на аэродроме никого нет, Погосов говорит Гуревичу:

— Витька, придется тебе лететь. [153]

— Не моя очередь, я должен быть с тобой на аэродроме.

— Видишь, на аэродроме людей нет, а кому-то лететь надо. Нельзя же самолет отправлять с одними вещами.

— Давай подождем, — упорствует Витя, — может быть кто-нибудь подойдет.

— Ждать нельзя, мотор работает на малых оборотах, задерживать машину не полагается. Сам знаешь.

После долгих убеждений улетел Гуревич, готовый уступить свое место более слабому и менее выносливому товарищу, ибо самые сильные должны были оставить лагерь последними, а каждый комсомолец хотел быть в числе самых сильных…

В числе последних шести челюскинцев, оставшихся в лагере, был Сашка Погосов.

12 апреля, за день до ликвидации лагеря, Погосов остался на аэродроме один. Он пошел в лагерь переговорить с последними жителями. Возвращаясь в сумерки, Погосов с трудом нашел аэродром. Он две недели не был в лагере. От торошений и сжатий дорогу за это время сильно изменило. [154]

Перед сном Саша осмотрел поле, переоделся — белье у него промокло, перекусил, что было, и лег спать. Лег в первый и последний раз один. Ночью проснулся от толчков и треска. Было темно, и он решил не вставать.

Утром 13 апреля Саша осмотрел аэродром. Увидел новую трещину поперек аэродрома, но не широкую и поэтому не опасную. Тогда он флагом и костром подал знак в лагерь, что аэродром цел.

Часов в двенадцать дня задымил костер в лагере. Это значило — есть радиосообщение, что самолеты вылетели. Вскоре показались три самолета. Еще вчера просили забрать из лагеря всех сразу. Бобров не мог улететь раньше других — он начальник экспедиции и должен оставить лагерь последним… Воронин — капитан. И он должен уйти последним… Кренкель не мог улететь потому, что он радист, он поддерживает связь с миром. Погосов тоже считал, что он должен улететь последним, ибо он начальник аэродрома…

Прилетели Водопьянов, Каманин со штурманом Шелыгановым и Молоков. К Каманину сел Загорский. Туда посадили и восемь собак. К Водопьянову сели Бобров, Кренкель и Иванов. К Молокову — Воронин и Погосов.

Когда все было готово, Погосов зарулил все машины в конец аэродрома. Первым взлетел Каманин, потом Водопьянов. Погосов развернул самолет Молокова и, держась за крыло, на ходу вскочил в машину. Молоков сделал по просьбе Воронина два прощальных круга над лагерем и взял курс на берег.

Последним обитателем лагеря был комсомолец Сандро… И когда он ногами оттолкнулся от льдины, — лагерь Шмидта перестал существовать… [155]

Председателем судкома «Челюскина» меня выбрали в январе 1934 года, когда мы находились на судне и дрейфовали по Чукотскому морю.

Прежде чем рассказать о нашем необычайном судовом комитете на льдине или, как правильнее будет его назвать, о нашем «ледкоме», мне хотелось бы в нескольких словах рассказать о том, как я попал на «Челюскина».

Родился я в Нарве в 1895 году. Отец мой был кондуктором, мать — ткачихой. Работать я стал с 12 лет, когда умерли родители. До 16 лет работал на фабрике Кренгольмской мануфактуры конторским мальчиком, потом учился на ткача и затем пошел плавать. Мальчиком зачитывался романами Жюль-Верна, Майн-Рида, и книжки эти очевидно сыграли не малую роль в выборе мною профессии.

Плавал я с перерывами до 1924 года.

В 1918 году я участвовал в экспедиции Вилькицкого в Карское [156] море на «Вайгаче». Когда «Вайгач» затонул, нас подобрал речной пароход «Туруханск».

После 1924 года я работал кочегаром на фабриках.

В 1928 году меня выдвинули на хозяйственную работу — заведующим отделом экономики труда. Потом я был заведующим снабжением, и последняя моя должность — начальник спецотдела на фабрике «Картонтоль».

Из газет я узнал, что готовится экспедиция на «Челюскине». Меня эта экспедиция очень заинтересовала, потому что она шла северовосточным путем. Для меня, проделавшего не мало путешествий, Это было новостью.

Я обратился в Ленсовет к И. Богдановой, чтобы она помогла мне попасть на «Челюскина». Она переговорила с профессором Самойловичем, тот рекомендовал меня начальнику экспедиции, и я очутился на «Челюскине».

Итак мы сошли на лед. Перед нами, работниками судкома, встал вопрос: что нам делать как общественной организации, как организовать жизнь в новых, ледовых условиях?

На судне мы вели массовую работу. Были у нас технические и производственные совещания. Работал целый ряд кружков.