Джек Лондон - Жемчужины Парлея

Герман и несколько канаков ползком стали спускать третий якорь. Гриф дотронулся до капитана Уорфилда и показал на «Роберту». Она двигалась, таща свой якорь. Уорфилд приблизил свой рот к ушам Грифа и крикнул:

— Мы тоже тащим якорь!

Гриф рванулся к рулевому колесу, энергично нажал на него, повернув «Малахини» влево. Третий якорь держал прочно, а «Роберта» прошла мимо на расстоянии ярдов двадцати. Гриф и Уорфилд помахали рукой Питеру Джи и капитану Робинзону, который с несколькими матросами работал на носу.

— Они сшибают якорные цепи, — закричал Гриф. — Пытаются проникнуть в пролив, пройти через него. Якоря не держат.

— Теперь мы держимся, — послышалось в ответ с «Роберты». — А вот «Кактус» летит на «Мизи». Им приходится плохо.

«Мизи» еще кое-как держалась, но «Кактус» сорвал ее с места, и, сцепившись, они понеслись по кипящим, побелевшим от пены водам. Видно было, как матросы пытались расцепить суда. «Роберта», лишенная своих якорей, с поставленным на носу куском брезента, шла к проходу в северо-западном конце лагуны. С «Малахини» было видно, как «Роберта» проскользнула в пролив и вышла в море. «Мизи» и «Кактус» никак не могли расцепиться; их выбросило на берег атолла в полумиле от пролива.

Тем временем ветер все крепчал и крепчал. Невозможно было устоять на ногах против его напора; после нескольких минут ползанья против ветра матросы чувствовали себя обессиленными. Герман со своими канаками продолжал упорно работать, подвязывая паруса.

Ветер рвал с матросов их тонкие рубашки. Матросы двигались медленно, как будто их тело весило целые тонны, и все время держались за что-нибудь обеими руками.

Малхолл дотронулся сначала до одного из матросов, потом до другого и показал на берег. Тростниковые сараи исчезли, а дом Парлея качался точно пьяный. Вследствие того что ветер дул вдоль острова, дом оказался защищенным кокосовыми пальмами, росшими на протяжении нескольких миль, но гигантские волны подмывали и разрушали его фундамент. Дом уже почти съехал с песчаного откоса, он неминуемо должен был погибнуть. Деревья не качались. Согнутые ветром, они так и застыли в этом положении. Внизу, на берегу, клокотала белая пена. Шхуны ныряли и прыгали по волнам, как щепки. «Малахини» по временам черпала носом и даже боком, и палуба ее была залита водой.

— Теперь настало время пустить в ход вашу машину! — заревел Гриф, и капитан Уорфилд пополз к машине, отдавая приказание диким криком.

«Малахини» выправилась, когда машина заработала. Волны продолжали захлестывать палубу, но шхуна не так жестоко дергалась на якорных цепях. Все же невозможно было совершенно ослабить цепи. Вся работа машины в сорок лошадиных сил была достаточна только для того, чтобы заставить цепи натягиваться несколько меньше. А ветер все еще усиливался. Маленькой «Нухиве», стоявшей рядом с «Малахини», ближе к берегу, было плохо: машина была испорчена, и капитан остался на берегу. «Нухива» так глубоко погружалась в воду, что каждый раз возникал вопрос: сможет ли она вынырнуть. В три часа вечера она не успела еще выбраться из одной волны, как на нее нахлынула другая, и больше она не показалась на поверхности моря.

Малхолл посмотрел на Грифа.

— Залило трюм, — последовал ответ.

Капитан Уорфилд показал на «Уинифрид», маленькую шхуну, которая то поднималась, то опускалась на волнах около них, и что-то закричал Грифу на ухо. Слова раздавались неясно, по временам вовсе ничего не было слышно, так как воющий ветер относил слова.

— Жалкое, гнилое суденышко… держали якоря… Как оно только держится… Стара, как Ноев ковчег…

Час спустя Герман указал на «Уинифрид». Битенги, передняя мачта и большая часть носа были разрушены. Осталось пять судов, и из них только на одной «Малахини» работала машина. Боясь, чтобы их не постигла участь «Нухивы» и «Уинифрид», две шхуны последовали примеру «Роберты» и, разорвав якорные цепи, понеслись в пролив. «Долли» шла первой, но у нее тотчас же снесло штормовой парус, и она разбилась на подветренной стороне атолла, близ «Мизи» и «Кактуса». Несмотря на гибель «Долли», «Моана» все же рискнула повторить ее маневр, но и ее постигла та же участь.

— Отличнейшая машина, а? — крикнул капитан Уорфилд.

Гриф пожал ему руку.

— Она себя окупает, — крикнул он в ответ. — Ветер поворачивает к югу, и наше положение улучшается.

Медленно ветер поворачивал к югу или, вернее, к юго-западу, и три уцелевшие шхуны были прибиты к берегу. Остов дома Парлея был подхвачен ветром, брошен в лагуну и теперь несся прямо на шхуну. Миновав «Малахини», он налетел на «Папару», стоявшую на четверть мили дальше «Малахини». На палубе началась бешеная работа, и через четверть часа судно было очищено от обломков дома; передняя мачта и бушприт «Папары» были сломаны. Стройная и похожая на яхту «Тахаа» стояла ближе к берегу; на ней было слишком много мачт. Ее якорь держал ее, но капитан, видя, что ветер продолжается, решил срубить мачты, чтобы уменьшить напор ветра.

— Отличная машина, — поздравлял Гриф своего шкипера, — она спасет наши мачты.

Капитан Уорфилд с сомнением покачал головой. Благодаря переменившемуся ветру волны в лагуне быстро утихали, но зато волны, катившиеся с моря, хлестали через атолл. Деревья сильно поредели. Некоторые из них были сломаны, другие вырваны с корнем. С «Малахини» было видно, как за одно дерево цеплялись три человека, но оно переломилось и в вихре понеслось в лагуну. Двое из находившихся на дереве отцепились от него и поплыли к «Тахаа». Как раз перед наступлением темноты Гриф увидел, как один из этих людей спрыгнул с борта шхуны и понесся к «Малахини» по белым волнам, от которых разлетались брызги.

— Это Таи-Хотаури, — решил Гриф. — Теперь мы узнаем новости.

Канак ухватился за канат, вскарабкался на нос судна, а с него пробрался на корму. После того как ему дали время отдышаться, он, примостившись за рубкой, начал рассказывать, говоря отрывочно и помогая себе знаками:

— Нарий… проклятый разбойник… он хотел украсть… жемчуг… Убить Парлея… Один человек убить Парлея… Ни один человек не знает этого человека… трое канаков… Нарий, я… Нарий подал знак… Пять бобов… шляпа… Нарий говорит, один боб черный… Никто не знает… Убить Парлея… Нарий — проклятый лгун… Все бобы черные… Пять черных… Темные навесы над копрой… Каждый получил по черному бобу… Подул сильный ветер… Не было удачи… Каждый бросился к дереву… этот жемчуг не принесет счастья, говорю вам… Не будет счастья…

— Где же Парлей? — крикнул Гриф.

— На дереве… трое из его канаков с ним. Нарий и еще один канак на другом дереве… Мое дерево унесло к черту, и я поплыл на корабль.

— Где же жемчуг?