Николай Панов - Морские повести

— Умойтесь, закусите и сменяйте меня.

Фролов встал у ручейка на колени, умылся, утерся полотенцем, вынутым из кармана.

— Кушать не хочется, товарищ командир, а вот мне бы перекурить перед вахтой. Сон отбить окончательно.

— Как летчик?

— Проснулся только что, глаза протирает и уже свой портсигар в пальцах крутит. Поздоровался, как виноватый…

— Ладно, идите, покурите. И Кульбину скажите, чтобы у боцмана вахту в кубрике принял.

— Мы в один момент.

Почти бегом Фролов исчез за скалой.

Теперь, когда рассветная роса блестела на скалах и клочья синеватого тумана нерешительно качались в каменных складках, и все ярче разгорался горизонт, Медведеву нестерпимо захотелось спать. Под веками был словно насыпан песок, автомат казался необычно тяжелым.

С трудом дождался Фролова, передал ему вахту, пошел к кубрику. Летчик, розоволицый, видно, отлично выспавшийся, дружески кивнул ему, докуривая сигарету. Женщина сидела на камне, в стороне. Она казалась тоньше, стройней в своем наспех сметанном матросском платье. Ее волосы были распущены. Откинула их назад, неподвижно смотрела вдаль…

Медведев еле добрался до койки. Показалось — заснул, стал падать в глубокий блаженный мрак, еще не успев опустить голову на подушку…

Проснулся от чьих-то настойчивых прикосновений. Над ним стоял Агеев.

— Пора вставать, старшина?

— Вставать-то не пора, вы только минут десять как глаза завели. Выйдемте, товарищ командир.

С удивлением Медведев увидел: боцман держит в руках серовато-белый сверток. Вышли наружу. Агеев отвел Медведева почти к самому гребню. Развернул белый халат.

— Этот халат, товарищ командир, что наша гостья носила, был в расселину, за обрывом, одним концом засунут. По ветру, как флаг, развевался. Мне на него наш мистер указал. Я, перед тем как ложиться, в обход по камням пошел. Боцманская привычка — палубу осматривать. Все ли в порядке. Вдруг он меня догоняет, указывает за скалу. А оттуда будто чайка крылом машет. Глянул через борт — этот халат болтается. Хорошо еще — недавно светать стало, может быть, нас запеленговать не успели.

— Кто же это сделал? — У Медведева перехватило дыхание.

— Думаю, — не англичанин. Зачем бы ему самому себя выдавать?

— А где эта женщина?

— Сидит у кубрика, как ни в чем не бывало.

Медведев взглянул. Женщина задумчиво сидела на камне. Летчика не было видно. Но вот он вышел из кубрика, неторопливо пошел за скалу, туда, где стоял на вахте Фролов.

— Маруся! — позвал боцман.

Женщина вскочила с камня. Пошла к ним суетливым, неуверенным шагом.

— Может быть, и его позвать, товарищ командир?

— Не спеши, боцман, сперва поговорим с ней.

Летчик скрылся за скалой. Маруся подошла и остановилась, глядя робко и вопросительно.

Маруся молчала, глядя на халат в руках боцмана. Он, казалось, привлекал ее взгляд, как магнит. Только мельком посмотрела в лицо Агееву, Медведеву и снова неотрывно глядела на светлые лохмотья.

— Где вы оставили вчера ваш халат? — тихо спросил Медведев.

— Я не помню точно, — отрывисто сказала Маруся. — Я отнесла его подальше, спрятала между камнями. Не могла я больше смотреть на него. Я поступила неправильно? — Она вскинула и тотчас опустила глаза.

— Ваш халат был подвешен за скалами, как флаг! — голос Медведева звенел сталью, — Зачем вы сделали это?

Теперь женщина смотрела на него в упор. Ее черты были неподвижны. Только глаза, широкие и светлые, жили на мертвенно-бледном лице.

— Кто вы такая? — продолжал Медведев. Ярость охватила его. Бессонная ночь, затаенное горе, страх за исход экспедиции усиливали эту ярость. — Кто вы такая? Вы действительно русская?

— Я русская, — пролепетала Маруся. Она стиснула ладони, маленькие смуглые пальцы с обломанными ногтями побелели. — Я не понимаю… Я его свернула в комочек, в плотный комочек, засунула глубоко в трещину… — Ее губы запрыгали, но глаза оставались сухими.

— Зачем вы хотели выдать нас немцам? — спросил Медведев.

— Выдать вас немцам? — повторила она, будто не веря собственным ушам. — Выдать вас немцам? Это я-то могу выдать вас немцам? Это я-то? Я?

Ее дыханье пресеклось. Она молчала, подняв руку, глядя на Медведева в упор. Ее измученное, страшно худое, когда-то бывшее молодым и красивым лицо все трепетало от горя и обиды. В этом лице не было больше робости, приниженности, как вчера.

Она не могла говорить: слезы хлынули из ее глаз, покатились по впалым, сморщенным щекам…

Агеев внезапно повернулся, пошел, почти побежал к кубрику. Маруся согнулась, закрыла пальцами лицо, упала на камни.

— Что они сделали с нами… — повторяла она среди рыданий.

Холодный пот тек по лицу Медведева.

— Товарищ командир! — раздался голос Агеева.

Нечто настолько необычное, зловещее было в этом голосе, что оглянулась даже Маруся. Медведев бросился в кубрик.

Кульбин сидел у стола в странной, неестественной позе, опустив голову, одной рукой охватив передатчик. По стриженой голове текла струйка крови. Агеев поддерживал радиста, низко склонившись.

— Что? — крикнул Медведев, подбегая.

— Похоже, помер… — со стоном ответил Агеев. Выпрямился, его жесткая ладонь была испачкана кровью. — Скорей идем!

Он бросился из кубрика. Медведев бежал за ним.

— Там Фролов… Не пропустит…

Агеев молчал. Одним рывком расстегнул кобуру. Обогнули скалу, заслоняющую спуск к ущелью.

— Тоже убит? — задохнулся Медведев.

Фролов сидел, скорчившись у самой расселины. Он уронил голову на колени, крепко сжав в руках автомат. Агеев добежал первый, тряхнул его за плечо, сигнальщик стал клониться набок, не выпуская автомата. Агеев приподнял его, расстегнул ватник.

— Ран, похоже, нет… — Фролов тяжело дышал, его невидящие глаза были полураскрыты. — Он отравлен, товарищ командир. Этот шпион обоих их одурманил. Сигаретами. Когда утром я к ним подошел, как раз втроем перекурку кончали… Товарищ командир, я его еще у потока настигну!

— Идите… Нет, подожди, брат! — Только в моменты большой задушевности, наивысшего напряжения Медведев переходил, сам не замечая, на «ты» с подчиненными. — Как бы он и тебя не подстерег. Какое у него оружие?

— Пистолет и две гранаты — он их у Кульбина забрал… Я его нагоню, кончу…

— Смотри, как бы не подстерег, — снова повторил Медведев. Он потерялся — может быть, первый раз в жизни: слишком неожиданно свалилась беда.

— Ему меня подстерегать не резон, — уже из ущелья крикнул боцман, — он, поди, как заяц, по скалам скачет!..

Медведев поднял Фролова. Сигнальщик был страшно тяжел. «У мертвых и лишившихся сознанья, — мельком подумал Медведев, — вес почему-то вырастает, всей своей тяжестью они тянутся к земле…» Пошатываясь, нес Фролова в кубрик.