Николай Панов - Морские повести

Может быть, этому минутному упадку духа был обязан боцман тем, что его так неожиданно захватили враги.

Они подкрались по горному склону, со стороны дороги. Агеев говорил потом, что их было не меньше пяти. «Иначе им бы меня не взять!» — добавлял он с несвойственным ему мрачным хвастовством. Это были горные егеря, здоровые и ловкие парни. Они накинулись на него так быстро, что он даже не успел до конца сдернуть кольцо с ручной гранаты, которую бросил под ноги себе и врагам…

«Живыми в плен не сдаваться!» Это девиз советских моряков. Краснофлотец Сивков первый прославил свое имя; бросив последнюю гранату себе под ноги, он погиб вместе с врагами, окружившими его. А Агеев не успел сдернуть кольца и уже валялся, скрученный по рукам и ногам, на платформе вражеского грузовика. Его встряхивало и швыряло на поворотах, у самого лица видел он тяжелые, подкованные сталью, ботинки горных егерей.

Грузовик мчался на вест. Сидя на бензиновых баках, держась друг за друга, егеря взволнованно обсуждали только что совершившееся событие — пленение русского моряка. Несколько раз были произнесены слова: майор Эберс. Агеев, знавший по-немецки два десятка слов, понял — речь идет о застреленном им диверсанте. Так значит, майора Эберса, знаменитого офицера немецкой разведки, удалось ему отправить на тот свет! Но такая тоска, такой стыд, что дался в руки врагам!

Платформа взлетала и наклонялась. Иногда пленнику, будто при вспышках в темноте, приоткрывался клочок мчавшегося мимо ландшафта.

Проносились по краю дороги столбы линии высокого напряжения — короткие наполовину обложенные грудами камней. Возникал неожиданно мшистый курган сторожевого дзота… Ажурные катушки колючей проволоки тянулись по склонам, прикрывающим дорогу.

И вновь боцман видел только грязные доски платформы, бился головой в дребезжащую перегородку, задыхался от терпкого запаха бензина.

Почему не наступало то, чего ждал уже давно, о чем мечтал, как о возможном средстве спасения? Почему не начиналась высадка десанта?

Но вот тяжелые гулы смешались с тарахтением грузовика. В небе с дьявольским свистом пронесся снаряд. Приятнее сладчайшей музыки показался боцману этот свист. Глухой взрыв раскатился по ущельям. Снова раздались свист и мощное уханье с моря.

— Наша, корабельная, бьет! — чуть не крикнул Агеев.

Он знал посвист этих голосистых орудий. Верил — по звуку угадает не только, бьет ли наша или вражеская батарея, но даже пушки какого корабля вступают в дело. «Громовой» бьет!» — подумалось в ту минуту. И точно, — эсминец «Громовой» первым начал разгром немецких батарей…

Словно от удивления, грузовик замедлил ход, потом снова помчался с бешеной скоростью. Немцы кричали, указывали на море, подскакивая на гремящих баках.

Затем машина остановилась. Еще явственней вырос гром канонады. Били корабли. Отвечали береговые батареи. Егеря прыгали через борта. Прозвучала команда. Ушли куда-то беглым шагом.

И уже бурой пеленой о-пустилась ночь. Рев стрельбы рос в отливающем багрянцем небе, а боцман лежал скрученный, всеми забытый, тщетно пытаясь распутать стягивающие его узлы. Раза два егерь, оставленный на страже, взглянул на платформу. Снова начинал шагать снаружи…

Потом боковая стенка откинулась. Два солдата, с желтыми жестянками эдельвейсов на помятых кепи, схватили пленника с двух сторон, опустили на камни. Агеев лежал неподвижный, закрыв глаза, решив не подавать признаков жизни.

— Это он убил майора Эберса, — сказал один голос, и сапог ударил боцмана в бок. — Он знает о десанте.

— Доктор его оживит, — ответил другой. — Пока бросим его в третий сектор.

— Там англичанин.

— Ничего. Англичанин уже подыхает. Для допроса возьмем внутрь.

Подняли, пронесли несколько шагов, тяжело бросили снова на камни.

Боцман открыл глаза.

Темнота. Но это незакрытое помещение. Колючая сетка темнеет недалеко от глаз. Она искрится кое-где, сухо потрескивает, деревянные столбы обмотаны изоляционной прокладкой. Электрифицированная ограда, такая, о которой рассказывала Маруся.

Сбоку раздался стон. Агеев молчал. Стон повторился.

— Кто там? — еле внятно спросил голос по-английски. Это был настоящий английский язык. Чем-то неуловимым отличался от языка, на котором говорят не британцы, но Агеев знал — это настоящий английский…

— Кто там? — повторил умирающий голос, и после паузы: — Если спасетесь, товарищ, передайте нашим: я капитан О’Грэди, из Дублина. Я летчик британского королевского флота… Заблудился в тумане… Разбили голову, раздели… Два дня истекаю кровью… Может быть, больше… Я капитан О’Грэди…

Голос прервался, послышалось невнятное бормотание. Агеев лежал, прислушиваясь. Так вот он, подлинный капитан О’Грэди, самолетом которого воспользовался немец.

— Капитан, — окликнул он тихо.

Темнота молчала. Попрежнему плыл отдаленный гул канонады. И вот, совсем вблизи, настойчиво зачастили пулеметы, лопнула граната, забили пулеметы с другой стороны…

Агеев напрягся, изогнулся всем телом. Веревки немного ослабли. Нащупал грань острого камня, стал перетирать веревку. Раза два штерт срывался, острый край скользил по пальцам, но Агеев не чувствовал боли. Это работали наши пулеметы!

Он перетирал веревки и вслушивался и вглядывался в озаряемый тусклыми вспышками мрак. Что-то произошло с проволокой. Она перестала потрескивать, искриться. А кругом пробегали немцы, падали, стреляли, бежали снова. Где-то на склоне замигал быстро-быстро красный огонек автомата.

Боцман перепилил штерт. Сел, разминая затекшие пальцы. Развязать ноги было совсем легко. Припал к земле — пулеметная очередь, разрывая проволочную ограду, лязгнула над самой головой.

Он подполз к неподвижному телу дублинца. Пальцы его скользнули по белью, жесткому от засохшей крови. Капитан О’Грэди, подлинный капитан О’Грэди был мертв, сердце его не билось.

Большой дырой зияла проволока, рассеченная пулеметной очередью. Агеев шагнул наружу. Да, проволока не была больше электрифицирована.

Посвистывали над головой пули, летели медленно самоцветы трассирующих снарядов и огненный пунктир пулеметных очередей.

Боцман снова припал к камням. Смерть носилась над головой. Нужно перехитрить ее снова, проползти туда, откуда — он определил это по звуку — били наши пулеметы и автоматы. Быстро полз по темным скользким камням.

— Кто идет? Полундра! — сказал впереди резкий голос.

— Свой! — крикнул Агеев. — Я свой, Сергей Агеев.

— Боцман?

Агеев узнал голос друга — разведчика, сержанта Панкратова. Увидел его коренастую фигуру, распластавшуюся на камнях у ручного пулемета.

— Он самый, сын своего отца! — Агеев крепко стиснул руку сержанта.