Фредерик Марриет - Корабль-призрак

Он разрядил ружье в грудь бандита, стоявшего за дверью, и вихрем взлетел на второй этаж узнать, что с девушкой. У окна ее не было. Он бросился в соседнюю комнату и увидел, что она спокойно перезаряжает ружье.

— Боже мой! Как я напугался, Амина! — выпалил Филипп. — Они там, на улице, стреляли, и я подумал, что ты подошла к окну!

— Вовсе нет, — отвечала девушка. — Но мне показалось, что, когда ты выстрелишь, они выстрелят в ответ и могут ранить тебя. Поэтому я спряталась в простенке и выставила в оконный проем на палке кое-какую одежду отца. Сидящие в засаде действительно выстрелили.

— Браво, Амина! — воскликнул изумленный Филипп. — Кто бы мог ожидать от красивой девушки такой отваги и хладнокровия?

— А разве только некрасивые девушки отважны? — улыбнулась Амина.

— Я не то хотел сказать, Амина, — отвечал юноша. — Но мне пора вниз. Подай мне ружье и перезаряди вот это!

Филипп крался по лестнице, но, не добравшись еще до прихожей, услышал на улице голос минхера Путса. Амина тоже услышала отца и быстро спустилась к Филиппу, держа в каждой руке по заряженному пистолету.

— Не бойся, Амина! — произнес Филипп, отодвигая засов. — Их осталось двое. Надо спасать твоего отца!

С ружьем в руках юноша выскочил на улицу и увидел, что доктор Путс лежит на земле и оба бандита навалились на него. Один из них занес уже нож, чтобы вонзить его в живот доктора, но пуля Филиппа размозжила ему череп. Оставшийся в живых бандит вскочил на ноги и набросился на юношу. Завязалась схватка, которую, однако, быстро прекратила Амина, выстрелив в злодея из пистолета.

Мы должны сообщить читателю, что по дороге домой минхер Путс услышал выстрелы, прозвучавшие около его дома. Он вспомнил о дочери и своих деньгах, но следует отдать ему должное — он все же больше любил дочь, чем деньги, — и это придало ему силы. Он совсем забыл, что он всего-навсего слабый безоружный старик. Единственная мысль — добраться поскорее до дома — подгоняла его, и он, почти обезумев от страха, с громкими криками побежал к дому, где попал в лапы бандитов, которые наверняка убили бы его, если бы Филипп вовремя не выстрелил.

Когда последний бандит упал, Филипп подбежал к доктору, поднял его на руки, как маленького ребенка, и отнес в дом. От страха и пережитого волнения старик находился в состоянии, граничившем с помешательством. Однако он вскоре пришел в себя и запинаясь пробормотал:

— Моя дочь?.. Где мое дитя?

— Я здесь, отец! Я вне опасности! — отвечала Амина, подходя к нему.

— О, мое дитя в безопасности! — пролепетал минхер Путс. Он открыл глаза и уставился на дочь. — Да, да! Это так!.. А мои деньги?.. Где мои деньги? — завопил он, вскакивая с кресла.

— В полной сохранности, отец!

— В полной, говоришь? Ты это точно знаешь? Дай-ка я взгляну сам!

— Твой ящик на месте, отец, никто не трогал его! Ты же сам видишь! — отвечала Амина. — А мы должны быть благодарны за наше спасение тому, с кем ты так плохо обошелся.

— Кто? С кем? Кого ты имеешь в виду? Ах, так! Теперь вижу! Филипп Вандердекен! Он должен мне три с половиной золотых гульдена и флакончик. Это он спас тебя и мои деньги, дорогое дитя?

— Ну конечно же он! И сделал это, рискуя своей жизнью! — подтвердила дочь.

— Очень хорошо! Я прощу ему долг! Да, весь долг! Но флакончик… он не нужен ему, и он должен вернуть его. Дай-ка мне глоток воды!

Прошло время, прежде чем старик окончательно пришел в себя. Филипп предоставил его заботам Амины, взял пару пистолетов и вышел на улицу, чтобы взглянуть на мертвых бандитов. Луна стояла высоко в небе и разливала яркий свет по округе, когда редели пробегавшие по небу облака. Двое грабителей, лежащих у порога, были мертвы, а двое других, нападавших на доктора, едва живы: один находился при последнем издыхании, второй истекал кровью. К нему-то и обратился Филипп, но тот либо не захотел, либо уже не мог отвечать. Филипп собрал их оружие и отнес в дом. Доктор чувствовал себя значительно лучше.

— Большое спасибо тебе, Филипп Вандердекен! — проговорил минхер Путс. — Большое спасибо! Ты спас мое дорогое дитя и мои деньги, которых, конечно, не слишком много, даже совсем немного, поскольку я бедный человек. Да порадует тебя долгая и озаренная счастьем жизнь!

Филипп задумался. Когда опасность миновала, его мысли снова вернулись к таинственному письму и клятве, которую он дал. Тень раздумья легла на его лицо.

— Долгую и счастливую жизнь? Нет, нет! — пробормотал он, невольно покачав головой.

Амина взглянула на него.

— Я тоже должна поблагодарить тебя. Я обязана тебе очень многим. Право, я тебе очень благодарна!

— Да, да! Она благодарна, очень благодарна! — вклинился старик. — Но мы бедны, очень бедны. Я только что говорил о деньгах, их у меня совсем немного, и я бы не перенес их потерю. Но вы можете не возвращать мне три с половиной золотых гульдена! Я буду рад лишиться их, минхер Филипп!

— Зачем же вам лишаться их, минхер Путс? Я дал слово заплатить вам и сдержу его. Теперь у меня куча денег — тысячи гульденов, и я не знаю, что с ними делать!

— Вы?.. У вас?.. Тысячи гульденов? Вы… — воскликнул скряга. — Чепуха какая-то! Вы несете чепуху!

— Я повторяю, Амина, — продолжал Филипп, обращаясь к девушке. — У меня тысячи гульденов! Ты же знаешь, что я не солгу тебе!

— Я поверила тебе сразу, как только ты сказал об этом отцу, — отвечала Амина.

— Тогда, может быть, минхер Вандердекен хочет, потому как я бедный человек, чтобы мне…

Амина прикрыла отцу рот рукой, чтобы тот не брякнул лишнего, и промолвила:

— Пора спать, отец! А ты, Филипп, должен покинуть нас.

— Мне не хочется уходить! — возразил юноша. — Я совсем не хочу спать, можешь мне поверить. Вы можете спокойно укладываться, так как действительно пора. Итак, спокойной ночи, минхер Путс. Я сейчас пойду, только вот возьму лампу. Спокойной ночи, Амина!

— Спокойной ночи! И тысяча благодарностей! — произнесла девушка, подавая юноше руку.

— Тысячи гульденов! — пробормотал себе под нос старик, когда Филипп, прихватив с собой лампу, вышел из комнаты.

Филипп Вандердекен присел на пороге дома. Отбросив со лба волосы, он остудил его, подставив ночному ветру. Нервное напряжение последних дней вконец измотало его и чуть было не свело с ума. Ему хотелось покоя, но он понимал, что время покоя еще не пришло. Заглядывая в будущее, он видел только ряд смертельных превратностей судьбы и опасностей, но думал о них без колебаний и страха. Ему казалось, что его жизнь началась три дня назад. Он стал более сентиментальным, но предчувствия беды у него не было. Его мысли снова и снова возвращались к злосчастному письму, сверхъестественное исчезновение которого прямо говорило о его потустороннем происхождении и подтверждало, что тайна, содержащаяся там, имеет отношение только к нему. Реликвия подтверждала это еще больше.