Джеффри Дженкинс - Берег скелетов

— Это и есть мой ответ, будь ты неладен! — рассмеялся Джон. — Надеюсь, в компании с другим моряком тебе будет не так скучно провести в кутузке целых пять лет…

Он вдруг замолчал и насторожился. В ту же минуту я почувствовал, что корма судна как-то странно подрагивает. Еще мгновение спустя раздался звук, напоминающий взрыв, — впечатление было такое, словно на корму траулера откуда-то свалилась и вдребезги разлетелась пустая железная бочка. В несколько прыжков мы взбежали на мостик.

— Лево пятнадцать! — крикнул я рулевому.

Стоя рядом со мной, Джон напряженно всматривался в пелену тумана. Крупная капля скатилась с его русой бородки, на лбу высыпали бисеринки пота.

— Где мы находимся? — озабоченно спросил он.

Я махнул рукой вправо:

— Гоматом вон там, милях в шести от нас.

— Что еще за Гоматом?

— Так я назвал гору с остроконечной вершиной.

Джим смотрел на нас выпученными глазами.

— Где произошел этот взрыв? — спросил я у негра, но он только беспомощно покачал головой.

— А ты как думаешь, Джон? Мне показалось, слева на траверзе.

— По-моему, ближе в сторону кормы. Ничего подобного я раньше не слыхал.

— Я тоже.

Взрыв и в самом деле не походил ни на взорвавшийся снаряд, ни на разорвавшуюся мину или торпеду, хотя это было очень похоже на взрыв.

И тут что-то тяжелое и мокрое снова шлепнулось на палубу. «Около фок-мачты», — механически отметил я, всматриваясь в туман.

— Кальмар, — доложил рулевой.

— Следи за компасом! — рявкнул Джон. — Поменьше болтовни!

— Впередсмотрящий! — крикнул я. — Что там на баке?

Ответ сигнальщика был еле слышен, но все же я уловил в нем какие-то беспокойные нотки. И тут снова прогремел взрыв, и снова можно было подумать, что на судно упала огромная железная бочка. Этот взрыв произошел чуть подальше первого, но, несомненно, где-то с левого траверза.

— Капитан, наш компас врет! — закричал рулевой.

Мы с Джоном подбежали к нактоузу. У меня на глазах за несколько мгновений стрелка компаса успела отклониться на семь градусов, хотя судно совсем не уклонилось от курса.

— Прямо чертовщина какая-то! — бросил я Джону, который, замерев от удивления, молча смотрел на метавшуюся стрелку. — Все это мне не нравится. Пожалуй, я остановлю двигатели. Если впереди прибой, мы услышим его.

Я повернул ручку машинного телеграфа в положение «стоп».

— Я поднимусь, может, разгляжу что-нибудь сверху. Кстати, ты разобрал, что ответил сигнальщик?

— Странно, мне показалось, он крикнул «Грязь!».

— Грязь?!

— Возможно, мне показалось.

На рулевой рубке была дополнительная площадка с ограждением, где находился аварийный штурвал и стоял небольшой дальномер — он придавал судну какой-то комично-воинственный вид, а вообще-то оказал мне неоценимую помощь при составлении карты побережья.

Поднимаясь на эту площадку, я заметил, что по правому борту сквозь туман просвечивается какое-то зарево. Пожар?.. Солнце?.. Теперь уже не оставалось сомнений, что мы сбились с курса. В обступившей меня тишине я слышал только собственные шаги и поскрипывание блока на кормовой мачте. Вцепившись в поручни, я пытался рассмотреть что-нибудь в тумане, но тщетно. Если бы где-то впереди был прибой, я бы наверняка его услышал; у этих берегов почти круглый год грохочут волны, вздымаемые юго-западным ветром, — казалось, не ветер, а весь гнев гигантских ледяных полей приносится сюда из-за Южной Георгии через просторы океана и, доведенный до неистовой ярости сопротивлением каменной громады Тристан-да-Кунья, где никогда не стихают штормы, обрушивается на этот пустынный берег с его блуждающими дюнами и отмелями. Немало моряков, начиная с арабских каботажников, огибавших мыс Доброй Надежды лет пятьсот назад, до измученных матросов парусных клиперов, в первый и последний раз видели этот берег лишь после того, как буруны вскипали у них под бушпритом. Останки погибших судов до сих пор видны тут среди текучих песков…

Внезапно температура резко подскочила, будто кто-то включил мощную печь. Я почувствовал удушающую жару и хотел расстегнуть воротник дождевика, но пальцы мои так и застыли на пуговицах: порыв горячего воздуха разогнал туман, и я замер, пораженный открывшейся взгляду картиной.

За кормой море яростно кипело. Вдали тянулась цепь островков, переживавших бурю рождения. Со дна океана вздымались фонтаны черной грязи, воздух вибрировал и трепетал, а над всеми только что возникшими кусками тверди бушевало пламя никогда не виданного мною цвета — ослепительно белое, с коричневыми и пурпурными пятнами и прожилками.

Онемев от ужаса, я наблюдал это грандиозное зрелище, но все же по выработавшейся морской привычке заметил, что не более чем в миле от нас виднелся серовато-желтый угрюмый берег, скудно покрытый кустарником и какими-то ползучими растениями. Предоставленная воле течения, «Этоша» сама прошла в канал, когда-то использованный «Гиеной»! Справа поднимался небольшой унылый холм с плоской вершиной. Меня удивило отсутствие прибоя, хотя мы находились уже чуть ли не у самого берега; лишь минутой позже я сообразил, что его тут вообще не бывает — этот предательский берег едва не погубил и «Этошу», и если бы я вовремя не остановил двигатели, сидеть бы нам на песке. Поднявшийся ко мне по трапу Джон даже изменился в лице, когда увидел, в каком положении мы оказались. Я попытался определить нашу позицию и лихорадочно вспоминал ориентиры — Томатом, угрюмые холмы, грязные пятна на дюнах…

— Бог ты мой! — воскликнул Джон. — Куда нас занесло, и почему нет… — Он взмахом руки указал на берег, видимо, удивляясь отсутствию прибоя.

— Бросить лот! Живо! — крикнул я окаменевшему от страха матросу-негру. Он неуверенно протянул руки к лоту с кожаными и тряпичными марками. — Живо, живо! — поторопил я. И хотя матрос, стряхнув с себя оцепенение, быстро поднял лот и так же быстро бросил его в воду, мне казалось, что он еле двигается, словно свинцовое грузило стало вдруг непомерно тяжелым.

— Мы наверняка отклонились от курса на несколько миль, — тихо проговорил Джон. — Если «Этоша» наскочит на рифы или сядет на мель, живыми нам отсюда не выбраться. Мы так близко прижаты к берегу подводным извержением и отмелью, что винты того и гляди заденут дно.

— Три сажени, — вполголоса доложил матрос.

Уголком глаза я заметил, что почти все матросы поднялись на палубу и со спокойствием обреченных всматриваются в берег.

— Грунт? Какой грунт? — крикнул я. Матрос поднял гирю и начал рассматривать сало, которым она была наполнена снизу.

— Галька, — наконец доложил он.

Вот это-то мне и нужно было знать. Улыбаясь, я повернулся к Джону:

— Тебя, кажется, интересовало, где мы находимся? Видишь холм? Нет, не тот, другой? Я назвал его Иньяла, такого названия, естественно, на карте нет. А дальше, вон там, — Гоматом. Под нами не больше трех морских саженей, дно из гальки. Ты понимаешь, что до нас сюда не заходил ни один корабль, в том числе и «Гиена»? Обычно тут водоворот.