Г. Берсенев - Погибшая страна

Ибрагимов ни на шаг не отходил от пещеры. Долгие часы просиживал он у постели Гонды, предупреждая каждое ее движение. Правда, делать это он старался незаметно, так как не знал ни нравов, ни быта древнего общества, не знал, какое впечатление могли произвести на Гонду его заботы.

Приходилось угадывать.

Каковы могли быть климатические условия в потонувшей стране?

Как влияют на воскрешенную условия Черноморья?

Какие, наконец, физиологические изменения претерпел человеческий организм в течение двадцати пяти тысяч лет?

Сотый раз смотрел он на изваяние Гонды. Именно на изваяние. Можно ли было иначе назвать классически правильные формы мыслящего существа?

— Гонда!.. — шептал он в полуночи. — Гонда, выживешь ли ты?..

Тленная смерть, казалось ему, прикасалась к ее глазам. Ему мерещился ее стекленеющий взор.

Она не должна умереть! Гонда должна выжить! Гонда должна рассказать отдаленнейшему потомству о том, что было в ее время.

Дни шли.

Наступали утра и ночи. Прохладные сумерки сеяли над землей туманы.

Ибрагимов ни на шаг не отходил от ложа больной. Он припадал в минуты угасающего бытия к ее груди, таившей былую, а может быть, и будущую жизнь.

Вне времени, вне условностей жил Ибрагимов. Десятки раз в сумеречном затишьи ловил он плавные сигналы, вызовы своих друзей. Исхудавший, бледный и пожелтевший, бросался он к ему одному известной тропе, чтобы объяснить коллегам, почему он не является до сих пор.

Страшная мысль о том, что Гонда может скончаться в его отсутствие, заставляла его иногда прерывать разговор и бежать обратно. Нередко он возвращался с полпути. Туда, к ней, к ее ложу!.. Ловить ее угасающий, меркнущий взор.

Впрочем, наступали мгновения, когда он брал себя в руки. Спокойный, бесстрастный, он подходил к изваянию. Безжизненная рука женщины, излучающая мертвенный холодок, опускалась как неодушевленный предмет. До боли в хрустящих пальцах нащупывал он едва ощущаемое биение ее пульса. Не знал, бьется ли то ее пульс или его замирающее сердце.

Наконец, он решил обратиться за помощью к своим коллегам.

Ранним утром, когда стыла еще на придорожных кремнях осевшая за ночь роса, спустился ученый к домику.

Его товарищи едва узнали его.

Не глядя на них, Ибрагимов рассказывал о трагедии.

— Как быть? — спрашивал Ибрагимов товарищей.

Но кто и что мог ему посоветовать?

Бывает, что, предусмотрев все, люди упускают из виду самые элементарные вещи. Последние настолько элементарны, что в голову даже не приходит мысль о том, что они могут быть упущены. Так точно случилось и теперь.

Обнаружилось это очень просто.

К концу первого месяца пребывания в заповеднике Ибрагимов почувствовал недомогание. Он стал замечать, как силы постепенно покидают его, будто тают. Тщательнейшим образом стал он следить за собой, не переставая думать и о Гонде.

«Оживленная через двадцать пять тысяч лет после гибели родного материка, она может погибнуть из-за того, что не учтены ничтожные обстоятельства, необходимые для ее жизни в современных условиях», — родилось однажды в его взбудораженной голове. И тут же мысль перескочила внезапно:

«Почему силы изменяют мне, молодому, бодрому и здоровому? Почему вдруг расшаталось мое здоровье?»

— Я отвык от климата юга СССР! — воскликнул он.

Климат. Вот где крылась тайна тысячелетий. Расположенная в экваториальной полосе в дни жизни Гонды родина приспособила ее к иным, по сравнению с современными, условиям.

«Из тропической полосы она переселена в лучшем случае в субтропические широты, — разгадал он. — К тому же, как могла измениться среда в течение двадцати пяти тысяч лет!»

Ученый восстановил в памяти все, что познала наука наших дней в области акклиматизации.

«Человек — высшее из млекопитающих существ. Но и его организм подвержен действию общих всему органическому миру законов».

«Люди в равной мере со всеми животными подвержены влиянию среды. Этого забывать нельзя!»

«Если бы Гонда была оживлена в условиях, весьма сходных с гондванскими, — стало понятно ему, — несомненно, ее организм приспособился бы быстрее и легче».

Гондванка же была перенесена не только в отдаленную эпоху, но и в другой климатический пояс. Медленно, постепенно изменяющиеся условия, может быть, и не так разрушительно подействовали бы на нее, как новая, совершенно иная обстановка, в которой она никогда до сих пор не жила, к которой она не привыкла и которая обладала отличными от прежней свойствами.

Черная, желтая, белая расы.

«Не случайно же это все!»

Пигмеи, карлики, обитающие в девственных лесах тропической Африки и высокорослые народы. Чернокожие и белокожие.

Одни и те же причины действуют в наши дни, действовали и в прошлом. Приспосабливание к новому климату развивается постепенно. Три-четыре помещенных в иную обстановку поколения — и совершенно изменяется человеческий организм. Возврат последнего к прежним условиям почти невозможен.

Под влиянием температуры, влажности, высоты суши над уровнем моря и целого ряда других причин развиваются расовые особенности. В определенных климатических условиях человеческий организм вырабатывает и определенные особенности. Химический состав крови — изменение, быть может, и незаметное с первого взгляда.

Ибрагимов вспомнил, как в ранние юные годы он путешествовал по СССР. Однажды — дело было в далекой Якутии — его поразила жадность, с которой якут поглотил огромное количество рыбьего жира. Шестилетий малыш выпил сразу около четырехсот граммов противной жидкости.

«Что было бы со мной?» — задал Ибрагимов себе вопрос.

Ответ получался простой. Жиры способствуют более энергичному выделению животной теплоты, обильно теряемой в полярной полосе. Естественно, что якуты привыкли к потреблению пищи, совершенно не свойственной жителям южных стран.

Не было ничего удивительного в запомнившемся Ибрагимову примере. В различных широтах земного шара различны и температура и состав атмосферы — сухой в одних местах, влажной — в других, горной и низменной; наконец, разнообразен и состав почвы. Различен поэтому и химический состав произрастающих на разных почвах растений и злаков, а в зависимости от этого отличны по химическому составу своих организмов и питающиеся этой растительностью животные. Это глубокое различие распространяется на все области органического мира, охватывая собою и высший класс позвоночных — человека.

Впрочем, следовало ли Ибрагимову чрезмерно углубляться в обоснование расшифрованной им загадки, если к его услугам имелся такой неопровержимый и веский довод, как поразительное различие длины кишечника народностей, питающихся главным образом растительной пищей, от потребляющих преимущественно жиры и мясо?