Лотар-Гюнтер Буххайм - Прощание

Прочитав запинаясь текст, старик с мечтательным выражением на лице повторяет, последнее выражение: «„достойное внимания“ я понимаю в том смысле, который включает в себя благоговение». Благоговения здесь ни у кого нет. Даже просто уважения.

— Возможно, только у шефа. К тому же благоговение — это большое слово.

— Да, шеф — этот комический филин. Когда Флеминг это все написал?

— Подожди-ка, — первое немецкое издание появилось уже в 1939 году. Можешь еще раз спокойно прочитать. Я оставлю ее тебе здесь. Не могу же я таскать ее с собой. Но вернемся еще раз к теме фрахтовых ставок. Не должна ли компания выплатить приличные портовые сборы, если мы, как например теперь, болтаемся на пирсе?

Старик отодвигает свой стул, обдумывает какое-то мгновение и быстро говорит, будто читая:

— Регулирование портовых сборов различается от страны к стране и от порта к порту. Дифференциация сборов осуществляется в большинстве случаев — по нетто-регистровым тоннам, к которым калькулируются и пассажирские каюты.

Я киваю, еще раз поражаясь тому, насколько точно старик держит в голове то, что имеет отношение к его делу.

— Различны тарифы для кораблей в балласте и судов, перемещающих грузы или, например, высаживающих пассажиров. Пример: различие в США было однажды равно двум центам против шести центов.

Я, правда, не знаю, за что два цента или шесть центов, но я не хочу смущать старика. И вот он говорит:

— Стоимость каждого производственного дня здесь складывается для государства в приличненькую сумму.

— Но зато мы демонстрируем флаг!

— Кому же? Разве не ты сам говорил, что корабль выглядит как какой-нибудь обычный пароход? — спрашивает старик, к моему вящему изумлению. — Я тут вспомнил, — говорит он еще и при этом ухмыляется, — генеральный консул дал знать о себе, он прибудет где-то между одиннадцатью и двенадцатью. Надеюсь, он узнает наше судно.

— Смотри-ка! То, что здесь рано приступают к уборке, он, очевидно, знает.

— Можно предположить! Но он будет поражен, когда увидит эту грязь здесь!

— Дай мне знать, когда этот господин придет. Хотелось бы увидеть его лицо.

— Приходи в десять в мою каюту и познакомишься с ним. Он может помочь тебе в составлении маршрута твоего путешествия.

В своей каюте, сдув пыль с письменного стола, я пытаюсь записать то, что в последние дни рассказывал мне старик, но не получается, я не могу справиться с беспокойством, возникшим во мне.

Снова будет долгое прощание, без стиля, такое, какое у нас уже было. Прощание в Бремерхафене было скверным, но на этот раз оно, кажется, станет еще более безотрадным.

Вместо того чтобы писать, я занимаюсь самоедством: идиотская идея пройти на руках задом наперед через Африку. Без какой-либо подготовки, ноль целых шиш десятых, даже карты Африки у меня нет. Что мне до этой Африки! Когда в юношеские годы на складной байдарке я плыл к Черному морю, у меня между колен, по меньшей мере, лежал отцепленный от школьного атласа Дирке разворот: ПРИДУНАЙСКИЕ ГОСУДАРСТВА. Здесь на борту имеются только морские карты. На них нанесены только прибрежные районы, морехода не должна интересовать обстановка внутри страны.

Сойти в Дурбане — не моя идея. Африканский план мне внушил старик — сначала помаленьку, а потом все настойчивее.

Большое морское путешествие я прописал себе в качестве терапии от внутренней тревоги, и вот уже на половине пути мне надо совершить побег? Это выглядит так, будто я не могу продержаться до конца.

«Прихватить» еще этот прием, чтобы у меня сложилось представление о моих земляках в Южной Африке, а затем долой с корабля! Но до этого нужно проститься с кораблем. Так как еще раннее утро, я сначала поднимаюсь на мостик, хотя знаю, что наша ходовая рубка в гавани закрыта. Но кто-то может там наверху и оказаться. И тут я вижу в проходе старика, он тоже направляется на мостик.

В ходовой рубке меньше всего грязи. В своем полете добрая часть антрацитовой пыли уже осела ниже уровня нашего так высоко расположенного мостика.

Здесь вверху до рычагов и тяг погрузочной машины рукой подать, и через стекло я вижу, что у нее есть основание, передвигающееся по рельсам, как у большого крана.

Я не ослышался? Нет, шум неожиданно прекратился, что-то случилось с погрузочной машиной. «Хоть бы она вообще сломалась», — думаю я и смотрю на силуэт города.

— Ты же видишь — корабль совершенно загажен. Теперь придется его отдраивать и отдраивать до самого Роттердама. Можешь себе представить, как медленно это делается! — говорит старик, будто желая убедить меня, да и себя, что это давно решенное дело, что я покину корабль.

— И не осматривая его ты знаешь, что при разгрузке в Роттердаме корабль будет снова выглядеть так же по-свински, как и здесь. И драить придется по-новому.

— Корабль Сизифа! — говорю я, торжествуя, — это заголовок, заголовок моего репортажа.

— В чем-то ты прав, — говорит старик задумчиво, — но звучит не так, будто твой вывод предпочтительней.

— Хочешь это знать? — и так как старик ничего не говорит, я делаю вид, будто читаю с листа: — Впечатляющая парадигма для государственного гибрида… Строка ниже включается в блок. За сотнями программ, многие из которых притянуты за волосы, скрывается большая дыра, в которой исчезли миллионы и миллионы, потраченные на этот корабль.

— Продолжай в том же духе! Ты в своей стихии! — ворчит старик.

— В своей стихии! Я хотел бы, чтобы мы были бы в своей стихии, а не стояли бы — черные среди черных — у этого проклятого пирса!

— Только не торопись, — говорит старик почти строго, — ты снова забываешь о той громадной пользе, которую принес этот корабль промышленности!

Но этим он не собьет меня с толку. «Если называть вещи своими именами, то следовало бы говорить и о подкармливании промышленности, „непрямым субсидированием“ это вряд ли можно назвать. Но теперь мы по меньшей мере знаем, за что мы здесь страдаем!»

— А чтобы ты страдал не так долго, — говорит старик и смотрит на свои часы, — пойдем-ка в мою каюту — скоро должен подойти генеральный консул.

Стюард поразительно быстро принес заказанный стариком чай. Мы сидим и ждем генерального консула, и тут старик говорит:

— Navigare necesse est! [49] Плавать необходимо. — лат.

— Это правда? — спрашиваю я, оправившись от изумления.

— Но постепенно я понимаю — с меня хватит, — говорит старик. — При этом я вспоминаю, что я слышал об этом прекрасном высказывании: Плутарх, якобы, совершенно точно записал это высказывание Помпея, извращенное впоследствии для целей рекламы.

— Как это?

— Ха, ты, наверное, поражен? Полный текст гласит: «Navigare necesse est, vivere non est necesse».

Старик делает паузу, и, когда пауза кажется мне слишком продолжительной, я говорю: