Лотар-Гюнтер Буххайм - Прощание

— Но ты хотел рассказать что-то особенное. Что же там произошло?

— Подожди! Сейчас дойдем и до этого. Дело обстояло так. У ведущего лоцмана на голове всегда красное кепи, знаешь, такие американские кепи с длинным козырьком. Это делается для того, чтобы его легко узнавали машинисты локомотивов. Ведущий лоцман подает машинистам локомотивов знаки руками. Ночью он использует для этого два красных ручных фонаря. Все это должно происходить очень быстро… А тут корабль, шедший перед нами, потерпел аварию. Так, ничего особенного, но ты же знаешь, какие издержки возникают в судоходстве даже из-за небольших шрамов. Все это накапливается. Управление канала по совету лоцмана не оплатило эту аварию, хотя ее виновником был лоцман. Пароходству пришлось судиться с управлением канала. Этот процесс пароходство проиграло. Было неопровержимо доказано: — сейчас я уже не помню, с помощью чего — показаний или снимков, что на мостике судна, потерпевшего аварию, находилось несколько дам в красных блузах. На процессе машинисты локомотивов показали — возможно, им это посоветовали: «Мы не могли разглядеть ведущего лоцмана, мы видели только красные блузы».

— Ну и ну! — говорю я.

— Вот так это происходит, — бормочет старик. — Ты видишь, некоторые правила толкуют Не только о приличиях. Дамам не место на мостике!

— Я хочу размять ноги, — говорю я старику.

— Лучше не надо! — отвечает старик.

— Верно. Дурацкие слова. Откуда это? Мы часто пугаем дома друзей, которые говорят: «Я загляну к тебе», — а мы отвечаем: «Нас это не интересует!», А когда они удивленно смотрят на нас, мы говорим: «Так вы зайдете, или просто поговорим на улице?»

— Шуточки! — говорит старик.

Стало теплее. «Воздух — двадцать градусов, вода — восемнадцать», прочитал я в дневнике, и вот уже вокруг открытого плавательного бассейна начинается бодрая возня в связи с открытием купального сезона. К счастью, моя камера со мной, и я фотографирую лежащих в шезлонгах женщин в бикини, из которых вываливается белое мясо. Когда кто-то из них решается войти в воду, раздаются пронзительные крики.

Шеф видит меня одного в столовой и подходит ко мне. Я делаю рекомендательный жест: мол, приглашаю присесть. Шеф вытягивает перед собой ноги и стонет:

— Боже мой! Как же я порадуюсь, когда эта компания покинет корабль. У них семь пятниц на неделе. Кажешься себе одураченным этим видом…

— …исследований, — добавляю я. И, чтобы подразнить шефа: — В конце концов, это же научно-исследовательский корабль. Его высшей целью являются исследования.

Шеф кивает и с отвращением воротит нос.

— На вас, похоже, не угодишь, — говорю я. — Даже то, что две стюардессы с каждым днем становятся все толще, служит науке. Я сфотографировал их непривлекательные задницы, когда они почти голые лежали в шезлонгах с толстыми кусками многослойных тортов на складных стульчиках на переднем плане. Остатки, которые они уже не могли поглотить, превратившиеся на ярком солнце в бесформенную массу, также видны на снимках…

— Чем только вы не интересуетесь! — говорит шеф, качая головой. По нему видно, что у него еще что-то на сердце. «Я все хотел спросить вас, — начинает он нерешительно, — сколько капитан потопил во время войны?»

— Кораблей или тоннажа?

— И то, и другое, если можно…

— Спросите лучше самого капитана, тем более что он как раз идет сюда.

Но едва усевшись за стол, старик спрашивает шефа: «Нашлась все-таки картонная коробка Кёфера с инструкцией по эксплуатации?»

— Нет! — отвечает шеф и дает волю своему возмущению: — Мы искали во всех возможных и невозможных местах. Господин Кёрнер довел всех буквально до белого каления. Он сам распаковывал коробку. Логично в таком случае первой искать инструкцию по эксплуатации!

— Я смотрю на это по-другому, — говорю я и смотрю на шефа веселыми глазами. — Это же увлекательно и чрезвычайно возбуждающе. Настроение в коллективе появляется только тогда, когда что-то не клеится! — за это я получаю от шефа злой взгляд.

За соседним столом, за которым сидят ассистенты, произносят слово Гундремминген. Через какое-то время старик говорит мне:

— Гундремминген — это атомная электростанция, которую закрыли. На станции обнаружили радиоактивность, и, в частности, из-за того, что персонал исключил из схемы некоторые устройства безопасности, не просчитав, к чему это может привести.

— Они отключили то, чего ни в коем случае отключать было нельзя?

— Примерно так. Устройства безопасности были отключены — в известной степени в результате непрофессионализма, если так можно сказать о расхлябанности.

— Если это так просто сделать, то что еще могут натворить такие разгильдяи?

— Я уже точно не помню, как это там было. У них, кажется, произошла утечка в паропроводе. Но ты же знаешь: весь мир обеспокоен, потому что снова и снова происходят аварии такого рода и потому, что так много аварий происходило не только в начальный период. За прошедшее время кое-что изменилось к лучшему. Эти детские болезни преодолены.

— Детские болезни? А это не эвфемизм?

Лицо старика исказилось. Он делает частые глотательные движения, но продолжает невозмутимо говорить:

— То, что было в Гундреммингене, у нас произойти не может, так как у нас первичная и вторичная системы разделены. Опасных излучений здесь еще никогда не было — с момента пуска реактора. Нет необходимости экстраполировать аварии других реакторов, где бы они ни происходили, на наш. Здесь материала для динамичного киносценария не наберешь.

— Просто жаль! — вырывается у меня. — Но не можешь ли ты все же сказать мне, что здесь могло бы произойти в худшем случае?

Старик шумно выдыхает воздух и ворчит: «А что здесь должно произойти?!»

Он говорит в такой манере, которая должна была бы настроить скептически и самого бесчувственного человека. При случае я возьму его в оборот еще раз.

Двигаясь вперед, я вижу, что рулевой из нока правого борта делает в моем направлении непристойные знаки. Несколько секунд я пребывал в остолбенении, но потом обнаружил, что адресат стоит в боковом иллюминаторе кормовой настройки. Судя по ухмылке рулевого, это, должно быть, свинская история, которую оба через люки, как глухонемые, передавали друг другу жестами.

Я говорю старику, который уже стоит на мостике:

— Я достал у кладовщика бутылку «Чивас регаль». Попробуем?

— Ну-ну! Попробуем! — говорит старик, быстро посмотрев во все стороны. — Неси лучше ко мне в каюту. У меня же уютнее, чем у тебя — или?

— Наверное, ты прав!

— Были ли у вас во время похода в Берген какие-нибудь антипеленгаторные средства, «наксос». например, — спрашиваю я после первого глотка.