Сесил Форестер - Хорнблауэр и Его Величество

— Имейте в виду, сэр Горацио, — сказал доктор Манифолд, — я придерживаюсь мнения, что подобный способ лечения Его Величества не продуктивен, да, весьма не продуктивен.

— В самом деле, доктор? — вежливо произнес Хорнблауэр.

— На последнем консилиуме по поводу состояния здоровья Его Величества те, кто придерживается сходного с моим мнением, оказались в меньшинстве, — ответил доктор. — Однако осмелюсь заметить, сэр Горацио, что оппоненты победили лишь численно — причем весьма незначительным большинством, следует подчеркнуть, — а наиболее выдающиеся светила в мире медицинской науки были поголовно на моей стороне.

— О, естественно, — подтвердил капитан Хорнблауэр.

— Своими знаниями и умениями мы намного превосходили оппонентов. Но дело здоровья Его Величества было отдано на откуп простому голосованию. Попомните мои слова, сэр Горацио, этот обычай решения вопросов простым подсчетом голосов, не учитывающим положения голосующего в обществе, будет проклятием человечества в грядущих веках, если не предпринять необходимых действий против такого положения вещей.

— Это представляется весьма вероятным, — заметил Хорнблауэр. Одним из его постыдных секретов был тот, что сам он считал себя демократом и радикалом, но в экзальтированных кругах, в которых ему приходилось ныне вращаться, было не трудно скрывать это, так как все здесь считали само собой разумеющимся совершенно противоположное.

— Морская прогулка Его Величеству! — презрительно фыркнул доктор Манифолд. — Укрепит его силы! Отвлечет от своих забот! Вздор! Несчастных пациентов с таким умственным расстройством, как у Его Величества, не следует подвергать каким-либо волнениям. Резонно, не так ли? Кровопускание, сэр Горацио — несколько унций два раза в неделю. Основательный курс применения слабительного и растительная диета. Содержание в темном помещении при мягком обращении. Это всё даст измученному мозгу Его Величества шанс на избавление от ненужных дум и начало новой жизни — с чистого листа, tabula rasa, сэр.

— В ваших словах есть немалый резон, доктор.

Хорнблауэр не притворялся, произнося эти слова. Такое лечение сумасшествия выглядело логичным в 1812 году. В то же время его пронзала жалость при мысли о своем бедном безумном короле, подвергнутом такому жестокому обращению. Его инстинкты восставали против этого, а разум говорил, что, поскольку данный метод безуспешно применялся в течение последних двух лет, было бы неплохо поэкспериментировать с чем-то иным.

Но, по правде говоря, он сейчас был больше озабочен той ответственностью, которую возлагало на него новое назначение. Это было его первое командование после триумфального побега из французского плена, за который он принял посвящение в рыцари ордена Бани из рук принца-регента. Командование королевской яхтой в период болезни его величества можно было бы считать синекурой, если бы не принятое решение о лечении болезни короля свежим воздухом и сменой обстановки. Плавание по Каналу с его величеством на борту в то время, когда прилегающее море кишело французскими и американскими приватирами, накладывало гигантскую ответственность на капитана яхты, то есть на него самого.

Хорнблауэр обвел взглядом палубу «Аугусты». Её четыре короткие и толстые шестифунтовки, а также два девятифунтовых орудия, по одному на баке и корме, не могли служить надежной защитой при встрече с одним из хорошо вооруженных приватиров из Новой Англии. Доктор Манифолд, казалось, подслушал его мысли.

— Конечно, нет необходимости напоминать вам, капитан, о соблюдении крайней осторожности во всем, что могло бы потревожить состояние духа Его Величества. Полагаю, вы получили распоряжения, запрещающие производство любых салютов?

Хорнблауэр согласно кивнул.

— Также не должно быть никакой суеты и суматохи. Всё должно делаться гораздо более спокойно, чем это обычно бывает на кораблях. И будьте особенно осторожны с погодой, чтобы не попасть в какой-нибудь шторм.

— Приложу для этого все усилия, доктор, — ответил Хорнблауэр.

Гардемарин, дежуривший на грота-салинге, соскользнул вниз по бакштагу, отсалютовал капитану, приложив руку к своей шляпе, и поспешно отошел в сторону. Команда замерла в ожидании.

— К нам направляется король! — возбужденно воскликнул доктор.

Хорнблауэр ограничился кивком.

Небольшая группа людей медленно спускалась вниз по склону к причалу, у которого была ошвартована «Аугуста». Когда те приблизились на расстояние 50 ярдов, Хорнблауэр подал короткий сигнал своим свистком, побуждая команду к активности. Фалрепные, в безупречно белых перчатках и тельняшках, бегом занимали свои места у позолоченной сходни, громко заливались дудки боцманматов. Шестерка морских пехотинцев как из-под земли возникла на квартердеке, щеголяя выправкой и блестящими пуговицами, два барабанщика застыли с поднятыми до уровня глаз палочками. Команда строилась по подразделениям, перед рядами матросов становились офицеры, в треуголках и шелковых чулках, со сверкающими на солнце эполетами и эфесами шпаг. Небольшой корабль был полностью готов для приветствия в тот момент, когда процессия достигла берегового конца сходни — ни секундой раньше, ни секундой позже, все действия были отработаны четко.

У сходни возникла небольшая заминка — его величество не желал подниматься на борт. Хорнблауэр заметил это замешательство, пухлые белые руки, вцепившиеся в поручни, и мягкие, но решительные действия его сопровождающих. Сразу за его величеством следовал дородный лорд-камергер [1] в оригинале lord-in-waiting (мне не удалось найти более подходящего перевода этой должности) , в темно-фиолетовом фраке и контрастирующим с ним светлом зашнурованном жилете, пересеченном узкой лентой ордена Чертополоха — вероятно, носитель какого-нибудь исторического имени из-за северного рубежа. Он приближался к королю все ближе и ближе. Руки снова цеплялись за поручни, и снова их мягко перемещали, а внушительный живот лорда-камергера упирался в спину короля и подталкивал его почти незаметно, но неотвратимо вперед по сходне, так что его величество достиг палубы почти без следов спешки.

Руки офицеров взметнулись к треуголкам, дудки боцманматов пронзительно засвистели, барабаны морских пехотинцев издали продолжительную дробь. На клотик грот-мачты взвился королевский штандарт, его пышные складки слегка колыхались на слабом ветру. Его величество прибыл на борт.

— Птенцы и перезвон. Как? Как? — произнес король. Его мутные голубые глаза заметили реющую в небе чайку и следили за её полетом. — Как? Как? Голуби и голландцы. Как? Как? Как?

Небольшая группа придворных и служителей, поднимавшаяся вслед по сходне, постепенно оттеснила его от входа на палубу. Затем его блуждающий взгляд остановился на Хорнблауэре, стоявшем перед ним по стойке смирно.