Константин Бадигин - На морских дорогах

Пришлось ради дорогого гостя ставить на стол угощение. Попили крепкого чаю, поговорили. Дмитрий Григорьевич был в добром настроении, хотя на пути пришлось испытать немало невзгод. Однако тонуть ему больше не приходилось. Выглянув в иллюминатор, я увидел, что туман по-прежнему густой и непроглядный. Очень удивился, что портовый буксир нашел нас в таком тумане. Только поздней ночью уехали гости.

Утром мы в море. Минуем маяк Поворотный. Теплоход двигается на северо-восток вдоль гористого берега. Один за другим, слева по курсу, возникали в лиловой дали мысы, словно кто-то невидимый переставлял декорации. На западе, у самого горизонта, синели величественные вершины Сихотэ-Алиня, заросшие лесом, прорезанные узкими крутыми падями. К морю ущелья-овраги мелели и раздвигались, образуя широкие разлоги.

В одном месте, совсем близко у моря, горела тайга. Тучи дыма висели над лесом. Ветер приносил на теплоход тревожный запах смолистой гари.

В море радио принесло нам радостную весть. Битва на Курской дуге окончилась победой наших войск.

«Вчера, 23 июля, успешными действиями наших войск окончательно ликвидировано июльское немецкое наступление из районов южнее Орла и севернее Белгорода в сторону Курска…– гласил приказ Верховного Главнокомандующего. – Немецкий план летнего наступления надо считать полностью провалившимся. Тем самым разоблачена легенда о том, что немцы в летнем наступлении всегда одерживают победы, а советские войска вынуждены будто бы все время отступать…»

* * *

На третий день прошли траверз маяка. А вот и Совгавань. Круто повернули налево. Миновали маленький островок. Направо бухта Константиновская. Самая глубокая и спокойная бухта в Совгавани. Мне вспомнилось, как я еще матросом на пароходе «Индигирка» приходил в эти места много лет назад. Сколько нового и интересного таили тогда эти берега! Море совсем очаровало меня в том далеком плавании.

Я вспомнил, как мы, четверо матросов, отправились на шлюпке осматривать пустынные в то время берега Константиновской бухты. Мы старались разглядеть в темной глубине остатки деревянного корабля, и мне казалось, что я видел палубу фрегата «Паллада», фальшборт с портами для пушек…

Наконец мы пришвартовались у ветхой деревянной пристани поселка Совгавань и приступили к выгрузке.

Не буду рассказывать подробности ремонта на заводе дальневосточного пароходства, хотя все документы я бережно храню до сих пор. Но коротко, несколько слов, сказать необходимо.

В док я вошел без помощи буксира. Его пока не было в Совгавани. Закрыли нам днище быстро. Ремонтировали с помощью дублировок, подварки заклепок и подкреплений, временно обеспечивающих живучесть. Вопрос шел о летнем переходе в один из портов США, где предполагалось полное восстановление прочности и водонепроницаемости корпуса. Скажу по совести – ремонт производился далеко не по первому разряду.

Произошло следующее. Пароходство, заботясь о перевыполнении годового плана, решило использовать как можно дольше на внутренних перевозках аварийный теплоход, выведенный государственным постановлением из эксплуатации. В таком же положении находился и пароход «Тымлат», тоже потерпевший аварию и вставший в док здесь же, в Совгавани, после меня. «Тымлату» (капитан М. С. Москаленко) ремонт произведен в том же порядке.

Должен оговориться: то, что называли Совгаванским заводом морского пароходства, по существу, было не заводом, а мастерскими при доке. Директор этих мастерских не обладал необходимыми познаниями. Во время войны нередко встречались подобные неувязки. Лучшие специалисты работали на заводах, выполнявших военные заказы.

Мне не раз приходилось вспоминать добрым словом замечательных корабелов завода «Красная кузница» в Архангельске. В самое тяжелое время рабочие и инженеры прифронтового города, полуголодные, не зная полноценного отдыха, ремонтировали наши пароходы. Ремонт производился со знанием дела и с большой выдумкой. Я не слышал ни одной жалобы на работы, выполненные архангельским заводом. А ведь многие пароходы после ремонта отправлялись в тяжелые арктические плавания…

5 августа еще одна победа. Наши воины овладели городами Орел и Белгород. В этот день, 5 августа, в Москве впервые за время войны ровно в полночь прогремели залпы салюта в ознаменование Победы.

После ремонта я получил приказание погрузить круглый лес и идти во Владивосток. А после выгрузки мне было велено идти снова за грузом в Совгавань. На обратном пути появилась водотечность.

После водолазного осмотра оказалось, что в районе первого танка дублировочные листы оторваны. Обрывы дублировки произошли по сварочному шву, причина отрыва – недоброкачественная сварка.

Док освободился семнадцатого.

Теперь для подкрепления сварки главный инженер завода решил в некоторых местах поставить гужоны. Сверлили дыры, снова варили швы. Но у меня уже не было доверия к этим работам.

Вечером ко мне на теплоход зашел капитан «Тымлата» Марк Сергеевич Москаленко. Вспомнили прежние плавания. Но главным образом говорили о ремонте. Судьба у нас была одинаковая – ремонтировались на одном заводе.

После ремонта снова рейс с круглым лесом. Во Владивостоке Е. С. Никифорова перевели на другое судно, чему я был весьма обрадован. Старпомом на теплоход назначен молодой судоводитель Петр Николаевич Василевский…

Я сделал еще два рейса Совгавань – Владивосток. Планы пароходства получили добавочный процент выполнения. Но на душе у меня – горький осадок.

За эти месяцы я полюбил свое судно. Моряки, как правило, любят корабль, на котором работают. Для настоящих моряков он словно живое любимое существо. Они ухаживают за ним, держат его в чистоте и порядке, привязываются к нему, как к родному детищу. Маленькое судно или большое, современное или устаревшее – оно все равно дорого и близко.

У поморов, лучших моряков России, до недавнего прошлого бытовало поверье на этот счет. Не дай бог в сердцах ругнуть свое судно. Судно может обидеться – и тогда прощай спокойное плавание. Обращение с судном должно быть только ласковым.

Помню, плавал я в Архангельске в 1933 году со старым капитаном Хабаровым. Он был опытным, но беспокойным человеком. Иногда совсем неожиданно в самый, казалось, неудобный момент он начинал делиться своими воспоминаниями, и тогда можно было услышать много интересных вещей.

Швартовались мы как-то раз к пассажирской пристани, капитан Хабаров запоздал с задним ходом и беспокойно посматривал, как движется вперед судно. От нетерпения он притопывал ногой и что-то говорил про себя. Я прислушался.

– Миленький, остановись, миленький, не подведи, – твердил капитан. – Родименький, отблагодарю.