Теодор Мюгге - Пираты, каперы, корсары

— Что он, совсем что ли сошел с ума? Пытаться прорвать линию в этой точке — чистое безумие! — снова заговорил генерал. — Ему бы держать подальше к осту, чтобы выйти на ветер…

— Кто знает, какие у него расчеты! Времени у него, конечно, было маловато, но вполне возможно, что он успел все же достаточно близко познакомиться со своим кораблем и знает теперь, на что может отважиться. О-ля-ля, флагманский корабль ложится в дрейф! Сюркуф подает сигнал, он хочет говорить с адмиралом!

Напряжение достигло своего предела. Флагман лег в дрейф: паруса свои он развернул так, чтобы в часть их ветер дул прямо по ходу корабля, в другую же часть — с обратной стороны, препятствуя ходу. Теперь оставалось ждать, что бригантина спустит свои паруса, однако вместо этого Сюркуф круто привелся к ветру и приказал намертво закрепить руль тросом. Бригантина развернулась носом в открытое море, и оба корабля стали медленно сближаться.

Наполеон видел в трубу Сюркуфа. Он стоял на шканцах в английском мундире и с переговорной трубой в руке, но в такой позе, чтобы с флагманского корабля нельзя было разглядеть его лица.

Вот бригантина совсем уже рядом с англичанином — шапкой можно докинуть. Сюркуф взмахивает трубой, и по этому сигналу матросы рубят трос, которым был закреплен руль. “Курочка” резко уваливается под ветер и стремительно набирает ход. Сюркуф вторично машет рукой, и в тот же миг бригантина тяжело переваливается на другой борт, а на мачте ее взвивается ввысь французский флаг. Но что это? Бригантина открыла огонь! Сперва Бонапарт и Дюгомье увидели лишь легкий дымок, затем огромный, гордый английский флагманский корабль содрогнулся от киля до клотиков своих мачт — ядра Сюркуфа с первого залпа накрыли цель, а еще через несколько секунд до них докатился гром пушек отважного бретонца.

Бригантина неслась полным ветром, и не успели на стремительно атакованном линейном корабле толком опомниться, как она была уже вне пределов точной стрельбы его орудий. В подзорные трубы было видно, какая неразбериха царит на адмиральском корабле. Он развернулся и выпалил всем бортом по беглецу, однако ядра просвистели мимо. Тогда он поднял сигнал, следуя которому все подчиненные ему корабли пустились в погоню за дерзким карликом, отважившимся обмануть великана и вступить с ним в схватку.

— О, блистательно! — воскликнул генерал Дюгомье, с трудом переводя дыхание. — Этот парень — настоящий дьяволенок и заслуживает всяческих похвал.

— Похвал? — отозвался Бонапарт. — Гражданин генерал, то, что совершил этот Робер Сюркуф, выше любых похвал! И я, Наполеон Бонапарт, говорю, что он выиграл сражение. Я всей душой желаю ему уйти от погони. Будь я во главе морского ведомства, я призвал бы его и доверил ему целый флот. Я обманулся в этом гении!

Прошло семь лет. Наполеон водрузил своих орлов в Италии, стяжал славу в Египте и стал первым консулом. Номинально маленький корсиканец правил совместно с Камбасересом и Лебреном, в действительности же был единоличным регентом Франции. Пророчества Сюркуфа сбылись. Нация была истерзана внутренними распрями и обескровлена войнами. На суше Франция неизменно одерживала победы, а на морях с тем же постоянством выказывала свою слабость. Наполеон был великим полководцем, но плохим адмиралом; море явно не было его стихией.

Военный флот был слабым местом Франции, а Англия по этой причине — ее опаснейшим врагом. Рожденный великим гением Наполеона план атаки англичан в Египте и Индии потерпел крах из-за неспособности адмирала Брюэса, разбитого Нельсоном при Абукире, несмотря на превосходство в силах. Гордый Альбион господствовал на всех морях; его торгашеский дух перекрывал дыхание всем другим мореплавающим нациям. Англия диктовала законы и меняла их по собственному усмотрению; в стремлении к торговой монополии и владычеству на мировых коммуникациях она хитростью и насилием стала обладательницей гигантских сумм денег, с помощью которых подкупала кабинеты и ставила зависимые от нее правительства.

Был ясный летний день. Индийское солнце клонилось к закату, и длинные тени мачт дробились на ленивых волнах прибоя. Целый день стоял удушливый зной и полное безветрие, к вечеру же подул легкий ветерок, становящийся с каждой минутой все сильнее, и в гавани Пондишери заколыхались теплые волны прилива.

Пондишери, первоначально французская колония, в 1773 году было отобрано у французов англичанами и передано карнатикскому набобу. Крепостные верки срыли, а вместе с ними постарались стереть и всякую иную память о французах.

Гавань в этот день была полна судов. Их пригнал господствующий в это время года муссон, с которым они после недолгого отдыха могли продолжать свой путь на восток. Здесь были суда всех наций, кроме французских: судам этой страны вход сюда всевозможными придирками был сильно осложнен, военным же французским кораблям бросать здесь якоря не стоило даже и пытаться.

Чуть дальше от берега, чем другие суда, стоял небольшой бриг. Это был “янки”, весьма интересовавший пришедших в Пондишери капитанов. Бриг был нового американского типа постройки: острый с удлиненной носовой частью, узкогрудый, с грациозным, стройным корпусом. Такие суда легко могли развивать скорость до шестнадцати-семнадцати узлов и заслуженно считались великолепнейшими ходоками для прибрежных плаваний, но были недостаточно остойчивы, и пускаться на них в открытый океан рисковали только самые испытанные и отважные моряки. Капитан этого брига был еще молод, не старше тридцати лет. Пришел он с грузом вина и виски, который намерен был обменять на опиум и индиго, однако товаров своих никому еще не предлагал.

Неподалеку от брига стоял “англичанин” — большое трехмачтовое купеческое судно. Капитан его совершил здесь отменную торговую операцию и собирался утром сняться с якоря, сегодняшним же вечером он устраивал для своих торговых партнеров прощальный праздник, на который были приглашены и капитаны соседних судов.

Когда наступил вечер, “англичанин” выпустил несколько ракет — сигнал, по которому приглашенные покидали свои суда, чтобы отправиться к нему в гости. Среди прочих явился и американец.

Подгребли и гости с берега вместе с женами и дочерьми.

Музыканты были уже на борту. Над волнами разносились бравурные мелодии. Бак очистили для танцев, а на юте поставили длинный обеденный стол и рядом — буфет, в котором желающие могли освежиться.

За столом царило веселье. Тост следовал за тостом; мужчины были уже слегка навеселе и позволяли себе по моряцкой привычке чуть больше, чем обычно допускается в присутствии дам. Рассказывались, разумеется, и всякие удивительные морские истории. Каждому случалось пережить нечто необычайное, и обществу выкладывались порой такие мюнхаузеновские байки, что все покатывались со смеху. Говорили однако и о серьезном, к примеру, о знаменитых каперских кораблях.