Алекс Белов - Зелёные Созвездия

Приближение ночи убивает последние дольки оптимизма, и я начинаю грести с удвоенной скоростью, но очень скоро выдыхаюсь и повисаю на круге безвольной куклой. Сердце стучит в области подбородка, лёгкие качают воздух ещё чаще.

Я ХОЧУ ПИТЬ!!!

— Тварь!!! — кричу я на море, на небо, медуз, что томно проплывают подо мной.

А потом начинаю во всё горло скандировать: ПОМОГИТЕ! ПОМОГИТЕ! СОООООС!!!

На уроках ОБЖ нас учили разным выживаниям, я даже помнил некоторые, но везде то нужно зеркало, то развести костёр. Никто не предполагает ситуацию, когда тебя окружает вода, а из вещей у тебя только грёбаный круг

(…извини, брат, я не хотел…) и одежда: шорты, футболка, кепка, чёрт, ПРОСТО ТРЯПКИ!

Голос срывается. Солнце скрывается за горизонтом, но пока что светло, и мне нужно добраться до берега или хотя бы какого-нибудь теплохода дотемна. Никита, соберись, вот твоя установка! Вперёд!

Я снова гребу. Я выберусь из этой чёртовой воды до наступления темноты! Я СМОГУ!

Наступила ночь.

Я не знал, что такое ночь посреди бескрайней воды и как это страшно. Гуляя в течение недели по пляжу после наступления темноты, я останавливался на берегу и смотрел в темноту. Нет, не в море, а именно — В ТЕМНОТУ. Никакого горизонта. И нет вовсе моря, просто бескрайняя адская чернота. Но тогда позади сверкали огни кафе, играла музыка, где-то на лавочке перед витриной мама смеялась с новыми крымскими подругами, а я стоял босиком на песке, и от одной мысли, что шагну в чёрную воду хоть по щиколотку, кидало в холод. Сейчас позади меня не сияют огни, и Григорий Лепс не поёт про рюмку водки на столе.

Всюду лишь чернота, и я благословляю звёзды, а ещё огрызок луны, который серебристым пятном искрится на спокойной глади моря. На какую-то секунду я даже забываю страхи и восхищаюсь. Боже, как же красиво.

И тишь, лишь слабый-слабый ветерок качает круг, и волны сонно шепчут: ты умрёшь… ты умрёшь…

Слёзы катятся по щекам, и я улыбаюсь. Откидываюсь на круг, закрываю глаза и тихо произношу:

— Покааааа.

Покаааааа, покаааааа, — ласково шелестит ветерок и ласкает меня.

— Да-да, я умираю, — говорю.

Умираааай, умираааай, — снова с любовью поёт море.

— И вам меня не жалко? — спрашиваю осторожно, но ветер и море уже ничего не отвечают.

От голода хочется спать, и я вновь проваливаюсь в сон, предварительно выбравшись на Круг.

Я вижу сны наяву. Правда-правда. Это кошмары. Куполообразный амфитеатр с глиняными стенами. Под потолками висят клетки, и в каждой сидит ребёнок примерно моего возраста, а кто и помладше.

И в то же время я ощущаю холод воды, лижущей мои ноги.

Ребята улыбаются мне. Улыбка и блеск глаз — единственное, что можно разглядеть на их бледных, почти высохших лицах.

— Где я? — спрашиваю.

Улыбки исчезают. Мальчишки и девчонки прижимают пальцы к губам, и под куполом амфитеатра повисает шелест осторожного тсссссс.

Глаза-звёздочки устремляются вниз, и я тоже смотрю туда. Пола амфитеатра не видно, его пожрала тьма. И она будто живая, в ней что-то зашевелилось.

— Он проснулся, проснулся… — верещат детские голоса в клетках.

И снова: тссссссссс!

— Знаешь, по-настоящему у Оле-Лукойе не два, а три зонтика, — шепчет мальчик из соседней клетки. — Только бы он не раскрыл третий! Только бы не раскрыл!

Я открываю рот, собираясь что-нибудь сказать, но слова застревают в горле, потому что в дальней клетке перед собой вижу её. Девочку, которая уже второй раз посещает мои сны. Её короткие чёрные волосы прилипли к лицу, глаза закрыты. Она выглядит худой, будто сооружена из тоненьких дощечек, обтянутых кожей. Как Пиноккио.

Вода ледяными зубками грызёт мойтыл, пробирается под футболку, царапает низ живота.

Вокруг солнце, полянка для пикника. На лицах людей и ребят счастье, ноздри щекочет аппетитный запах жарящихся хот-догов. В дальнем конце парка на круглой карусели катаются малыши. Хохочут.

Я иду по траве, а веселящиеся люди задевают меня плечами. Их лица являют маски, истуканов, внутри которых живёт пустота. Что-то здесь не так. В деревьях, кустах не ощущается жизни, словно меня окружают декорации к доброму фильму о природе.

Я поднимаю голову и трясусь от страха. Вместо неба над полем раскрыт пёстрый зонтик, от горизонта до горизонта, жёлтые, красные, синие полосы, сходящиеся в точку в зените. Моё сознание рвётся вперёд, пробивает толщину ткани, а за ней… темнота, в которой шевелится что-то огромное. Я не вижу его, но оно рычит и хочет разобрать меня на молекулы.

Небольшая волна ударяется о круг, и брызги холодными пулями атакую мою футболку спереди.

И снова я в глиняном амфитеатре, в подвешенной клетке. Сознание превращает кошмары в ад, в периодически повторяющиеся короткие сюжеты из зонтиков и ворчащей тьмы. И в то же время я отчётливо кожей ощущаю холодный ветер и ледяную воду.

Закончилось всё на видении из прошлого. Наверное, эта деталь долго жила в моей памяти, но надежда не давала ей появиться после кораблекрушения. А теперь что-то пробило воспоминание сквозь надежду, (…потому что Он раскрыл третий зонтик…) и я сижу за столом, завтракаю перед походом в школу. Я вижу газету, и даже перевёрнутые буквы заголовка позволяют себя прочесть: РЕЙТИНГ ДЕСЯТИ САМЫХ МУЧИТЕЛЬНЫХ СМЕРТЕЙ. Я заглатываю хлопья и переворачиваю газету к себе.

Никита! Что ты делаешь? Не читай, прошу! Только не сейчас!

А я читаю. Что по мне, так самая мучительная смерть, это от нехватки воздуха. Но она оказывается на втором месте. Рейтинг возглавляла смерть от голода и обезвоживания. Ниже идёт описание мучений, но я их уже не помню.

Я кричу и барахтаюсь в воде. Чуть не падаю с Круга, но в последний момент цепляюсь за ручку. Некоторое время я просто плачу. Нееее, даже не плачу, а реву, как в детстве, во всё горло. Никогда в жизни я так не хотел оказаться дома.

Мои губы проговаривают какую-то молитву. Не христианскую, а что-то типа: Мама, услышь меня. Помогите мне кто-нибудь. Вытащите меня отсюда.

Предложения часто не складывались, слова сбивались, пока не закончились.

Да ничего меня уже не спасёт, я сгину в бескрайних водах самой мучительной смертью. И ведь по закону подлости, меня найдут очень скоро, когда чёрный плавательный круг пришвартует моё тело к какому-нибудь теплоходу. И команда увидит исхудавшего мальчишку с засохшей пеной у рта. А чайки, наверное, уже начнут клевать меня. Обязательно сдернут зелёную кепку, которую поймает какой-нибудь стамбульский рыбак.

От этих мыслей стало ещё горше.

Я ненавижу море.

Сквозь утихающий плач я замечаю, что-то изменилось. Стало хуже, чем было. Колючий ветер, жестокая вода… У меня стучат друг о друга зубы. Температура атмосферы упала градусов до пятнадцати, истощённое тело начало замерзать!