Герман Мелвилл - Тайпи. Ому (сборник)

Тоби, как и я, был, очевидно, из другой сферы жизни, и его речь порой выдавала это, хотя ему очень хотелось это скрыть. Он был наделен удивительно располагающей внешностью. Он был необычайно мал ростом, худощав и очень гибок. Его смуглый цвет лица стал еще более темным под воздействием тропического солнца и, кажется, даже бросал темную тень в его большие черные глаза. Он был странно своенравным существом, капризным, порывистым и меланхоличным, временами почти угрюмым. Его вспыльчивый нрав иногда приводил его в состояние, близкое к бреду.

Никто никогда не видел, как Тоби смеется. Я имею в виду – от души, во все горло. Правда, он иногда улыбался. Но в последнее время я заметил, что меланхолия Тоби возросла, и я часто видел его – с момента нашего прибытия на остров – глядевшим задумчиво на берег. Я знал, что он питал отвращение к кораблю, и полагал, что, если появится вероятность побега, он охотно пойдет на это.

Когда я заметил Тоби, задумчивого, перегнувшегося через фальшборт, у меня сразу мелькнула мысль, что он думает о том же, что и я. И если это так, подумал я, то он единственный из всех моих товарищей, которого я выбрал бы для того, чтобы разделить со мной опасности и тяготы. Возможно, мне придется несколько недель скрываться в горах. В таком случае спутник послужит мне утешением!

Эти мысли быстро промелькнули в моем мозгу, и я задавался вопросом, почему раньше не подумал об этом. Однако было еще не поздно. Я хлопнул Тоби по плечу, чтобы вывести его из задумчивости. Нескольких слов хватило, чтобы достичь взаимопонимания. За час мы обсудили все предварительные дела и выработали план действий. Затем скрепили наше соглашение рукопожатием и, чтобы не вызывать подозрений, отправились каждый в свой гамак, чтобы провести там последнюю ночь на борту «Долли».

На следующий день часть команды, в том числе и мы, должна была отправиться на берег; мы решили, что нужно воспользоваться такой возможностью, чтобы сразу после высадки отделиться от остальных, не возбуждая их подозрений, и сразу подняться в горы, перевалить через вершины и оставаться на острове до первой благоприятной возможности покинуть его.

Ранним утром следующего дня вахта была собрана на юте, и наш достойный капитан увещевал нас следующим образом:

– Теперь, парни, когда мы закончили наше шестимесячное плавание и выполнили всю работу, я полагаю, вы хотите сойти на берег. Я собираюсь дать вам свободу на сегодня, потому что, полагаю, вы будете рычать, как старые артиллеристы, если я этого не сделаю. Однако прислушайтесь к моему совету: если хотите жить, держитесь подальше от людоедов. Десять к одному, парни, если вы сойдете на берег, вы попадете в какую-нибудь адскую историю, и это будет конец. Если эти негодяи с татуировками заманят вас в свои долины, они поймают вас – можете быть уверены. Много белых сошли здесь на берег, и никто никогда их больше не видел. Был старый «Дидо», который около двух лет назад послал свою вахту на берег; о них ничего не было слышно неделю – туземцы клялись, что не знают, где они, но только трое из отплывших вернулись на корабль снова, и один из них – с изуродованным на всю жизнь лицом, проклятые язычники сделали ему татуировку. Но что толку говорить с вами! Я вижу ясно, вы все равно сойдете на берег. Все, что я должен вам сказать, – не нужно обвинять меня, если островитяне приготовят из вас обед. Держитесь ближе к французскому лагерю и возвращайтесь на корабль до захода солнца. Помните, что я сказал вам. Идите! Когда пробьет две склянки, будет спущена шлюпка. И помилуй вас Бог!

Различны были чувства, отражавшиеся на лицах матросов, пока они слушали эту речь. Но когда она закончил, мы все сразу двинулись к баку и занялись приготовлениями. Речь капитана мы обсуждали, не стесняясь в выражениях, и один из нас воскликнул:

– Ты не лишишь меня свободы, старина! Я сойду на берег, даже если каждый камешек там будет горящим углем, а каннибалы будут готовы зажарить меня!

Это пришлось нам по вкусу, и мы решили, несмотря на пророчества капитана, провести прекрасный денек.

Но у меня и Тоби была своя игра, и мы воспользовались путаницей, которая всегда царит среди команды при подготовке к высадке на берег, чтобы скрепить наши договоренности. Так как нам нужно было насколько возможно быстро подняться в горы, мы решили не обременять себя излишней одеждой; и в то время как остальные были заняты тем, чтобы показать себя на берегу во всей красе, мы удовольствовались новыми крепкими парусиновыми штанами, удобными башмаками, грубыми куртками и соломенными шляпами.

Когда наши товарищи удивились этому, Тоби воскликнул, что остальные пусть поступают, как им нравится, а он не склонен наряжаться для выхода на берег к язычникам. Парни смеялись, они посчитали это одной из его странных причуд, и мы избежали подозрений.

Может показаться странным, что мы держались настороже со своими товарищами; но среди нас были те, кто, даже если бы не имел ни малейшего понятия о нашем предприятии, но имел бы хоть ничтожную надежду на вознаграждение, сразу же рассказал бы обо всем капитану.

Как только пробили две склянки, мы получили разрешение садиться в шлюпку. Я задержался немного, чтобы бросить последний взгляд на корабль, и взгляд мой упал на хлеб и говядину – остатки нашего поспешного завтрака. Я раньше не думал о том, чтобы запастись едой для нашей экспедиции, так как полностью полагался на фрукты, которые можно было найти на острове, но не мог сопротивляться соблазну взять эти остатки. Я взял две горсти мелких ломаных сухарей, а также несколько фунтов табаку и несколько ярдов ткани – этим я намеревался снискать расположение туземцев, когда мы появимся у них после ухода нашего судна.

Едва я покончил с этим, дюжина голосов прокричала мое имя. Я выбрался на палубу и увидел, что все матросы уже сидят в шлюпке и готовы к отплытию. Я уселся с остальными на корме, и шлюпка направилась к берегу.

На островах был сезон дождей, и небеса почти все утро предвещали один из тех ливней, которые так часто случаются в это время. Вскоре после того, как мы покинули корабль, стали падать огромные капли, а к тому моменту, как мы подплыли к берегу, дождь лил как из ведра. Мы укрылись под огромным сараем для каноэ и ждали, пока утихнет первая ярость бури.

Она, однако, не прекращалась; монотонный стук дождя по крыше стал оказывать усыпляющее действие, и, поболтав немного, все заснули.

Это была возможность, которой мы желали, и мы воспользовались ею сразу, покинули сарай и скрылись в обширной роще, возле которой он стоял.

После десяти минут быстрой ходьбы мы вышли на открытое пространство, откуда сквозь тропический дождь могли видеть смутные очертания горы, на которую собирались взобраться. Мы определили, что до нее немногим больше мили.