Сергей Жемайтис - Взрыв в океане

Вернулся кок с подбитым глазом.

— Ничего, парень. Я его предупредил, что акулы едят не только матросов и юнг… Глаз — это пустяк, он просто смазал меня так, ну, чтобы поддержать свое звание. Все-таки капитан…

Помолчав, дядюшка Ван Дейк сказал мечтательно:

— Кончим этот рейс, получишь ты свои деньги. Насчет этого не беспокойся, рассчитается пенни в пенни. Я тоже кончаю болтаться в этом парном море. Поедем вместе ко мне домой. Погостишь, а потом и подашься на Родину…

Проходили дни и ночи на «Орионе». Я старался вовсю. Капитан улыбался и говорил ласково:

— Из тебя мог бы выйти неплохой матрос, если бы… — при этом он кивал за борт и улыбался.

— От его улыбки прямо мороз по коже, — говорили в матросском кубрике.

— Такой из костей родного отца домино сделает.

— Ты, парень, не особенно задирай форштевень, — учили меня, — на море капитан, да еще на таком корабле, как наш, выше самого господа бога. Бывали случаи, когда днем был человек, а ночью — весь вышел…

— Таких надо в тюрьму сажать, — сказал я.

Матросы захохотали, а когда смех стих, кто-то с верхней койки сказал:

— Эх, бедняга, ты совсем не знаешь жизни. Разве можно у нас идти против капитана! В лучшем случае останешься без работы, а ему все равно ничего не будет…

Я стоял и смотрел на желтые, потерявшие блеск, сморщенные теперь сандалии. Во мне все кипело. Припоминались все обиды. Я решил, что больше не буду подчиняться ему и даже скажу, чтобы убирался из моей палатки. Тут я вздрогнул: в палатке зашуршала морская трава, затем я услышал протяжный зевок и голос. Он говорил так, будто ничего не изменилось.

— Эй, кто там?

Я промолчал.

— Ты что, глухой, скотина!

Я не отозвался и на этот раз.

Он сел и высунулся из палатки. За ночь лицо его осунулось и обросло ярко-рыжей щетиной. Увидав меня, капитан усмехнулся:

— Фома! Вот радостная встреча! Мне показалось, что мое предсказание сбылось, ты наконец-таки попал в брюхо к акулам, как твой покровитель Ван Дейк. Не горюй, это от тебя не уйдет. — Он помолчал, насмешливо рассматривая меня ледяными глазами, потом спросил. — Ты что, забыл свои обязанности? Вода прополоскала твои мозги? Ну, живо! Туфли!

Мне стыдно вспоминать про эти позорные минуты. Вся моя воля, решимость куда-то делись. Или это сказалась сила привычки, но я нагнулся, взял сандалии и подал их ему.

Он сказал:

— Мне плевать на то, что ты думаешь обо мне. Но ты — мой слуга, и я научу тебя подчиняться! Этот паршивый остров остается для тебя кораблем, а я капитаном. Запомни это! Подойди ближе! Ну! — Он размахнулся сандалием.

Я отскочил.

Тогда он сказал, надевая обувь:

— В следующий раз получишь вдвойне. А теперь пойди и принеси мне завтрак, я не ел весь день. Пару орехов. Лучше всего, если ты сорвешь вон те. Да поищи, чем их вскрыть. Погоди! — сказал он, застегивая пряжки сандалий. В его голосе была непоколебимая уверенность, что я со всех ног брошусь исполнять его приказание. — Тут недалеко, — продолжал он, — я чуть не напоролся на гвозди, торчат из шпангоута. Гвозди медные, выдерни, будут вместо ножа, а шпангоут убери с дороги. Кто-то до нас, лет за пятьдесят, тоже потерпел здесь аварию, теперь не делают таких гвоздей. Ну, живо!

Я стоял, не двигаясь, смотрел в его белесые, змеиные глаза, и во мне что-то твердело, исчезал страх. Краска стыда залила мне лицо, когда я подумал о своей последней лакейской услуге этому человеку.

Он почувствовал происходящую во мне перемену и, так же улыбаясь, вытащил из кобуры висевший на поясе парабеллум. Подбросив его на ладони, он спросил:

— Ну, будут орехи?

В горле у меня пересохло.

— Нет… Не будет орехов. Все!

— Бунт? Ха-ха! Я же убью тебя. Нет, я буду стрелять в живот, затем спихну в воду, вон той красавице. — Гладкую поверхность лагуны разрезал острый плавник акулы. — Последний раз предлагаю: либо ты будешь служить мне, как собака, либо… — он направил на меня пистолет, — подойди, получишь пару затрещин в наказание, и мы покончим на этом.

До него было не больше пяти шагов. Потупясь, я стал подходить к нему.

— Ну вот и уладили восстание на атолле, — он стал снимать сандалий.

В это время правой ногой я пнул его по руке с пистолетом. Вернее, хотел пнуть, да промазал. Он разгадал мой замысел. С необыкновенной быстротой Ласковый Питер откинулся в сторону и вскочил, пытаясь нанести мне удар в лицо. Я так же увернулся, и он, потеряв равновесие, чуть не угодил в лагуну. Он стоял, вскинув руку с пистолетом, балансируя на одной ноге на глыбе коралла, и смотрел в воду. Я увидел на его лице ужас. К берегу плыла акула, ее можно было разглядеть всю, словно отлитую из меди; казалось, и она смотрит на Ласкового Питера и ждет. Мне стоило только чуть-чуть подтолкнуть его. Но я не сделал этого. В те несколько секунд, глядя на его искаженное страхом лицо, я даже испугался за него и протянул было к нему руку, чтобы поддержать. Но в это время он поборол силу, толкающую его в пасть к акуле, и спрыгнул на песок.

Тяжело дыша, капитан поспешно отошел от воды. Пот каплями катился по его побелевшему лицу. Повернулся ко мне и, целясь в живот, нажал на спусковой крючок. Пистолет, это был «вальтер», не выстрелил.

Ласковый Питер выбросил патрон. И опять только что-то скрипнуло в пистолете. Бормоча ругательства, он стал вытаскивать обойму. Я нагнулся, схватил горсть песку и швырнул ему в глаза. Он закрыл глаза рукой и старался зарядить обойму, а я все швырял и швырял ему в лицо песок. Все-таки ему удалось перезарядить пистолет, но тот опять не выстрелил. Видно, в него набилось песку. Поняв это, капитан стал гоняться за мной вокруг палатки и между пальм. Но тут преимущество было явно на моей стороне. Я легко увертывался от него и несколько раз угодил в него кусками коралла. У него были рассечены лоб и щека. Наконец он остановился, тяжело дыша и пожирая меня ненавидящим взглядом.

Так мы стояли с минуту, отдыхая и оценивая силы друг друга. Конечно, он был сильнее меня, пока не выдохся, и мне пришлось бы худо, попадись я ему тогда в руки, но сейчас, пожалуй, я справился бы с ним. На «Орионе» я часто боролся с матросами и не редко выходил победителем, умел и боксировать. Но о честной драке с этим негодяем не приходилось и думать, и поэтому я с опаской поглядывал на его волосатые руки.

Он уже дышал ровно и зловеще улыбался. Теперь силы были опять на его стороне. И он, понимая это, стал медленно подходить ко мне. Только тут я понял, в каком трудном положении оказался: позади меня была лагуна, слева коралловая глыба, уйти я мог, только бросившись прямо на противника, а он уже замахнулся «вальтером», как молотком, целясь мне в голову.