Жюль Верн - Капитан Немо

– Знаешь ли ты, что это за растение? – спросил Герберт моряка.

– Табак! – воскликнул Пенкроф, который видел свое любимое растение только в трубке в виде готового продукта.

– Нет, Пенкроф! – ответил Герберт. – Это не табак, это горчица!

– Хорошо, пусть будет горчица, – разочарованно проговорил моряк, – но, если случайно тебе попадется хоть один листик табака, вспомни тогда, мальчик, обо мне и не проходи мимо него!

– Не горюй, Пенкроф, найдем как-нибудь и табак! – сказал Гедеон Спилет.

– Обещаете? – воскликнул Пенкроф. – Чудесно! Когда это случится, в тот день на нашем острове ни в чем не будет недостатка!

Все полезные растения были осторожно вырыты из земли вместе с корнями и перенесены в лодку, в которой оставался Сайрес Смит, погруженный в свои размышления.

Несколько раз Спилет, Герберт и Пенкроф высаживались то на правый, то на левый берег реки Милосердия. Левый берег был гораздо менее крутым, зато лес на правом берегу был более густым. Инженер все время не выпускал из рук компаса и, внимательно следя за показаниями стрелки, определил, что река, начиная от первого поворота, шла с северо-востока на юго-запад и текла на протяжении почти трех миль по прямой линии. Но были основания предполагать, что выше река еще раз изменит свое направление и потечет на северо-запад к контрфорсам горы Франклина, где, вероятно, должны находиться ее истоки.

Во время одной из этих экскурсий в лес Гедеону Спилету удалось захватить живьем двух птиц, похожих на кур. Пойманные птицы были с длинными тонкими клювами, чуть вытянутыми шеями, короткими крыльями и без всяких признаков хвоста. Герберт, взглянув на птиц, назвал их «тинаму». Колонисты решили сделать пернатых пленников первыми обитателями будущего птичника.

Но ружья до сих пор еще молчали. Первый выстрел, раздавшийся в тот день в лесу Дальнего Запада, был вызван появлением красивой птицы, очень похожей на зимородка.

– Я знаю, что это за птица! Я ее узнал! – вскричал Пенкроф, и в ту же минуту его ружье выстрелило как бы само собой.

– Кого узнали, Пенкроф? – спросил Спилет.

– Это та самая птица, которая ускользнула от нас, когда мы с Гербертом первый раз были в лесу… На память об этом мы и лес назвали ее именем…

– Якамар! – воскликнул Герберт.

Это и в самом деле был якамар, красивая птица, мягкое пушистое оперение которой отливало золотистым блеском. Заряд дроби уложил птицу на землю, и Топ принес ее в лодку вместе с дюжиной турако, лазающих птиц величиной с голубя. У них были зеленые перья, ярко-малиновые крылья и большой хохолок с белой каемкой. Герберт убил этих птичек одним метким выстрелом и очень этим гордился. Турако оказались гораздо вкуснее якамара, мясо которого было жестковато. Но Пенкроф так не считал, и его трудно, если не невозможно, было убедить, что он застрелил не самую лучшую из съедобных птиц.

В десять часов утра лодка достигла второго поворота реки Милосердия, примерно в пяти милях от устья. В этом месте сделали привал, чтобы позавтракать. Отдых под тенью больших и красивых деревьев продолжался полчаса.

Ширина реки в этом месте по-прежнему была шестьдесят-семьдесят футов при глубине от пяти до шести футов. Инженер заметил, что в реку Милосердия впадало с обеих сторон много притоков, но все они были, несмотря на свою многоводность, в сущности узкими и несудоходными ручьями. Леса и справа (лес Дальнего Запада), и слева (лес Якамара) нисколько не меняли своего характера и казались бесконечными. Ни в чаще леса, ни у берегов реки под сенью деревьев исследователи не обнаружили никаких признаков присутствия человека. Было ясно, что никогда еще топор дровосека не стучал в этом лесу, срубая деревья, и ничей нож никогда не прокладывал себе дорогу сквозь густую сеть лиан, переплетавшихся между деревьями и густым кустарником. Если потерпевшие крушение высадились на острове, то они, очевидно, не покидали еще побережья, и следы их следовало искать где угодно на берегу, но только не в лесной чаще.

Поэтому инженер хотел как можно быстрее добраться до западного берега острова Линкольна, до которого от места их стоянки, по его мнению, основанному на строго математическом расчете, было не меньше пяти миль. Желание инженера совпадало с желаниями его спутников, и после завтрака снова тронулись в путь. Река, как было уже замечено, в этом месте делала поворот: вместо того чтобы идти прямо к западному берегу острова, поворачивала на северо-запад, к горе Франклина. Несмотря на это, колонисты решили не покидать лодку до тех пор, пока плыть по реке станет невозможно. Плывя по реке, они экономили и сберегали силы и время, потому что, решив идти напрямик, им пришлось бы прокладывать дорогу топором сквозь густую чащу.

Но вскоре лодка остановилась: видимо, течение совсем замедлилось, – может быть, потому, что в это время начинался отлив, а может быть, на таком расстоянии от устья реки море уже не оказывало своего влияния. Пришлось взяться за весла. Наб и Герберт заняли места на банках, Пенкроф стал работать кормовым веслом, и лодка медленно поплыла вверх по реке.

Лес уже заметно начинал редеть на правом берегу реки, то есть на северной стороне лесов Дальнего Запада. Деревья росли здесь уже не так густо, а местами попадались небольшие прогалины, на которых росли одиночные деревья. Но благодаря простору они могли пользоваться обилием света и воздуха и поражали своими громадными размерами и роскошной листвой.

Какие замечательные представители флоры этого пояса! Ботанику достаточно было бы одного взгляда на эти деревья, чтобы по ним почти безошибочно определить широту, на которой лежит остров Линкольна.

– Эвкалипты! – вскричал Герберт.

Это и в самом деле были эвкалипты, самые крупные представители флоры субтропического пояса, родственники эвкалиптов Австралии и Новой Зеландии – стран, расположенных на той же широте, что и остров Линкольна. Некоторые из этих деревьев достигали высоты двухсот футов. Стволы этих гигантов имели до двадцати футов в окружности у основания, а кора их, покрытая полосками выступившей из-под заболони душистой смолы, была толщиной около пяти дюймов. Трудно представить себе что-нибудь красивее и в то же время оригинальнее этих огромных представителей семейства миртовых, листья которых были обращены ребром к солнцу и свободно пропускали солнечные лучи до самой земли.

У подножия эвкалиптов свежая густая трава точно зеленым ковром покрывала землю, из нее вылетали стайки маленьких птичек, сверкавших на солнце, как драгоценные камни.

– Вот так деревья! – воскликнул Наб. – Но только годятся ли они на что-нибудь?

– Подумаешь! – ответил Пенкроф. – Есть и деревья-великаны точно так же, как существуют люди-великаны, которые только и годятся на то, чтобы их показывать на ярмарках!