Густав Эмар - Золотая Кастилия (сборник)

— Молчите, говорю я вам. Я вас прощаю, потому что окружающие вас добры и я не хочу возлагать на них ответственность за ваши гнусности; потому что я простил вашей дочери ее слабость; потому что, наконец, несмотря на все ваши усилия, вам не удалось сделать негодяя из моего сына. Ступайте, вы свободны. Я даже не возьму с вас выкупа. Маркиз, я возвращаю вам вашего отца.

— О, какие оскорбления! — с бешенством вскричал герцог. — Берегитесь, между нами еще не все кончено; я могу заставить вас дорого поплатиться за ваше презрение.

Монбар с пренебрежением пожал плечами.

— Теперь вы ничего не сможете сделать, слабый старик, — с иронией сказал он, — поскольку обнаружены и пресечены все ваши темные проделки, даже относительно этой несчастной девушки, которую вы хотели выдать за ребенка вашей дочери, между тем как она дочь одного из ваших доверенных слуг. Доказательства ее происхождения находятся в моих руках. Вы побеждены, потому что вы остаетесь в одиночестве, окруженный презрением всех, кто вас знает. Какую более горестную муку, какое более ужасное наказание могу я наложить на вас, сохраняя вам эту презренную жизнь, за которую вы еще цепляетесь? Вы будете жить, потому что я этого хочу, слышите вы? Потому что я считаю ниже своего достоинства мстить вам — слабому и бессильному.

— О, ты умрешь, негодяй! — вскричал герцог, бросаясь на Монбара с кинжалом в руке.

Монбар вырвал у него кинжал, отбросил его далеко в сторону и презрительно оттолкнул герцога.

— Прочь, убийца! — сказал он.

— О, побежден, опять побежден! — вскричал герцог с яростью.

— Да, побежден, — ответил Монбар, — потому что, несмотря на мои поступки и преступления, Господь защищает меня от твоего гнева!

Но герцог не слышал его: он изгибался в страшных конвульсиях на руках сына и дочери. Странная перемена произошла в нем, синеватая бледность покрыла его лицо, холодный пот выступил на висках; он только поводил глазами, налитыми кровью, и все его тело судорожно подергивалось.

— Бог! — прошептал он глухим голосом. — Бог! Он все призывает Бога!.. О-о, злодей! Злодей!..

Вдруг герцог выпрямился, вырвался из рук, удерживавших его, посмотрел на своего врага, бесстрастного и холодного, с выражением безумной ярости, сделал к нему шаг, поднял руку, как бы затем, чтобы ударить его по лицу, и закричал хриплым голосом:

— Проклят! Проклят! Проклят!..

Но рука его бессильно опустилась, все тело вздрогнуло от последних судорог, и он, словно дуб, сраженный громом, покатился к ногам Монбара, который не сделал ни малейшего движения, чтобы уклониться, и ждал с высоко поднятой головой и с улыбкой на губах.

К герцогу бросились и попытались поднять его. Но все было кончено; он умер. Его черты, искривленные предсмертной судорогой, широко раскрытые неподвижные глаза даже после смерти все еще сохраняли выражение неумолимой ненависти, которое обезобразило до неузнаваемости посиневшее лицо покойника…

Через два месяца после рассказанных нами событий люгер «Чайка» на всех парусах входил в дьеппскую гавань.

На палубе этого люгера восемь человек со сладостным волнением приветствовали любимые берега отчизны. Это были Бертран д'Ожерон, возвращавшийся во Францию по призыву короля Людовика XIV, Монбар, донна Клара, Филипп д'Ожерон, донья Хуана, дон Гусман де Тудела, нья Чиала и Бирбомоно.

Филипп и донья Хуана, обвенчанные шесть недель тому назад, собирались провести медовый месяц в старом фамильном замке де Бармонов, у Монбара и донны Клары, сердца которых, так давно остывшие из-за перенесенных страданий, начали пробуждаться при виде чистого и безоблачного счастья молодых людей.

Д'Ожерон повез дона Гусмана ко двору, чтобы представить тому, кого уже начинали называть великим королем.

Может быть, когда-нибудь, несмотря на планы уединенной жизни и счастья, мы опять найдем наших действующих лиц среди страшных флибустьеров на Тортуге, вновь ведущих неумолимую войну с испанцами, поскольку будущее принадлежит Богу, который в своем высоком могуществе по своей воле располагает человеческой судьбой.