Жюль Верн - Двадцать тысяч лье под водой

Невероятный гул сотрясал воздух, — грохот разбивающихся друг о друга валов, завывания ветра, раскаты грома… Ветер все время менял направление, и циклон, начавшись с востока, туда же и возвратился, обойдя север, запад и юг.

Ах, этот Гольфстрим! Он вполне заслужил свое имя короля бурь! Что, как не различная температура его вод и слоев воздуха, лежащих над его течением, рождает эти чудовищные циклоны!

За дождем последовал настоящий огненный ливень. Струйки воды, казалось, превратились в потоки расплавленного металла.

Можно было подумать, что капитан Немо, выбирая себе достойную смерть, желает быть убитым молнией.

В момент страшнейшей килевой качки «Наутилус» поднял в воздухе свой стальной бивень наподобие громоотвода, — я видел, как сыпались с него искры!

Совсем выбившись из сил, я на животе дополз до люка, открыл его и спустился в салон. Ураган достиг в это время наивысшего напряжения. Внутри «Наутилуса» ни секунды нельзя было удержаться на ногах.

Капитан Немо сошел вниз только в полночь. Я слышал, как наполнились резервуары, и «Наутилус» медленно погрузился в спокойную глубь моря.

Ставни в салоне были открыты, и я видел целые стада больших рыб, которые, как призраки, в смятении носились в огненных водах. Некоторые из них были убиты молнией на моих глазах.

«Наутилус» продолжал опускаться. Я думал, что он найдет спокойную зону на глубине пятнадцати метров. Но морская поверхность была настолько бурной, что нам пришлось опуститься на глубину пятидесяти метров в недра океана.

Но зато здесь, в глубине, какая тишина, какой мир, какое спокойствие! Кто бы мог подумать, что на поверхности моря продолжает свирепствовать ужасный ураган!

Буря отбросила нас к востоку. Всякая надежда бежать близ берегов Нью-Йорка или устья реки Лаврентия пропала. Бедный Нед впал в отчаяние и уединился, как капитан Немо. Мы с Конселем не разлучались.

Я сказал уже, что «Наутилус» был отброшен к востоку, точнее говоря — к северо-востоку. В течение нескольких дней он бродил то под водой, то на поверхности моря, почти все время в тумане, таком опасном для мореплавателей. Туманы эти порождаются преимущественно таянием льдов, которое насыщает атмосферу до предела водяными парами.

Сколько судов гибнет в этих краях, пытаясь добраться до берега, ориентируясь на неверное мерцание огней! Сколько несчастий произошло из-за туманов! Сколько погибло кораблей, несмотря на огни фонарей, несмотря на гудки, несмотря на тревожный звон судовых колоколов! Сколько ударов о подводные камни там, где ветер заглушает шум прибоя!

Неудивительно, что дно морское в этих местах напоминало поле битвы: остатки крушений устилали его — одни старые и обветшалые, другие свежие, с не потускневшей еще медной обшивкой, в которой отражался свет нашего прожектора.

Сколько здесь лежало судов, пропавших без вести со всем своим экипажем и живым грузом эмигрантов! Сколько крушений ежегодно происходит в этих отмеченных во всех справочниках опаснейших зонах у острова Сен-Поль, мыса Рас, пролива Бел-Иль, устья реки Лаврентия.

Только за несколько последних лет в скорбный список потонувших в этих местах кораблей пришлось занести: «Сольвея», «Изиду», «Параматту», «Венгерца», «Канадца», «Англо-сакса», «Гумбольдта», «Соединенные штаты», все потопленные ураганами; «Арктику» и «Лионца», погибших при столкновении; «Президента», «Тихий океан», «Город Глазго», погибших от неизвестных причин.

«Наутилус» плыл среди обломков крушений, точно делая смотр мертвецам.

Пятнадцатого мая мы находились на южной оконечности Ньюфаундлендской отмели. Отмель эта образована морскими наносами. Это значительное скопление всевозможных органических остатков, занесенных сюда либо с экватора Гольфстримом, либо с северного полюса противоположным холодным течением, которое огибает американский берег. Здесь образовалась также чудовищная груда рыбьих костей, остатков моллюсков и зоофитов, миллиардами гибнущих в этих местах.

На Ньюфаундлендской отмели глубина моря очень незначительна: несколько сот футов, не более. Но к югу вдруг возникает глубокая впадина — пропасть в три тысячи метров. Здесь Гольфстрим расширяется. Он тут образует целое море, но теряет при этом свою быстроту и тепло.

Среди рыб, которых «Наутилус» вспугивал при своем приближении, я различил круглоперов, в полметра величиной, с черноватой спиной и оранжевым брюхом, — они являют собой пример исключительной супружеской верности; длинных изумрудных мурен, очень приятных на вкус; карракс с большими глазами, голова которых имеет некоторое сходство с собачьей, бычков и губанов. Но чаще всего нам встречалась треска, которую мы застали в ее излюбленном месте, на отмелях Ньюфаундленда. Можно смело сказать, что треска — это горная рыба, ибо Ньюфаундленд не что иное, как подводная гора. Когда «Наутилус» прокладывал себе дорогу среди сплоченных фаланг трески, Консель не мог удержать возгласа удивления.

— Как, это треска! — вскричал он. — А я был уверен, что треска такая же плоская рыба, как камбала.

— Что за вздор! Треска бывает плоской только в рыбных лавках, когда она попадает уже выпотрошенной. В море это такая же веретенообразная рыба, как голавль, и отлично приспособленная для плавания!

— Хозяину лучше знать, — ответил Консель. — Но как много здесь рыбы — настоящий муравейник!

— Ее было бы неизмеримо больше, друг мои, если бы не ее враги — люди. Знаешь ли ты, сколько икринок мечет одна самка?

— Предположим, что пятьсот тысяч.

— Одиннадцать миллионов, мой друг!

— Одиннадцать миллионов! Ну, этому я никогда не поверю, прежде чем не сосчитаю сам.

— Сосчитай! Но я думаю, что ты сбережешь время, если поверишь мне. Не забывай, что французы, англичане, американцы, датчане, норвежцы ловят треску в огромном количестве. Ее потребляют неимоверно много, и, если бы не необычайная способность размножаться, от этой рыбы давно не осталось бы и следа. Только в Англии и Америке пять тысяч судов с семьюдесятью пятью тысячами моряков заняты ловлей трески. Каждое судно за сезон вылавливает в среднем не менее сорока тысяч штук, что составляет в итоге около двадцати миллионов. У берегов Норвегии ее ловят в таком же количестве.

— Отлично, — сказал Консель. — Я верю хозяину и не стану считать.

— Что считать, Консель?

— Одиннадцать миллионов икринок. Но я должен сделать одно замечание.

— Какое?

— А то, что, если бы из каждой икринки действительно появилась рыба, достаточно было бы двух пар трески, чтобы накормить всю Англию, Америку и Норвегию.

В то время, как мы проходили над самой Ньюфаундлендской отмелью, едва не зарываясь килем в песок, я рассмотрел длинные тонкие веревки, снабженные двумястами крючков для ловли трески; каждая рыбацкая лодка выбрасывает их в воду дюжинами. Веревка, привязанная одним концом к крюку, удерживается на поверхности моря при помощи буйка. «Наутилусу» приходилось маневрировать посредине этой подводной сети.