Пётр Губанов - Пробуждение

— Неужели вам ничего но говорит, господин консул, победа революции на огромной территории России?

— Мы не можем не считаться с тем положением, которое создалось в вашей стране и в городе, в котором я нахожусь, — ответил не сразу Колдуэлл. — Но проблемы высшей государственной политики, как правило, приходят в противоречие с помыслами и чаяниями дипломатов.

— В наших территориальных водах, в районе Чукотки, Командорских островов и в Охотском море, все чаще появляются американские рыболовные суда и промысловые шхуны. А факты хищнического лова рыбы и беспощадного уничтожения поголовья морских котиков на Командорах не могут оставаться вне внимания генерального консула Соединенных Штатов Америки!

— Мне очень трудно на таком огромном расстоянии следить за действиями отдельных капитанов, которые нарушают законы лова рыбы и охоты на морского зверя, — вывернулся консул.

«Дай время, не то еще будет на ваших Командорах, — мысленно усмехнулся Колдуэлл. — Да и останутся ли эти острова вашими?»

Не знал пока Суханов, да и не мог знать, о том, какой заговор готовила контрреволюция в Приморье, какие силы сколачивала она тайно во Владивостоке и какую роль во всем этом играл генеральный консул Колдуэлл.

От мистера Колдуэлла, не заходя в здание исполкома, Суханов отправился в японское консульство, чтобы потребовать от консула Кикучи вернуть деньги, которые передали ему на сохранение чиновники «Русско-Азиатского» банка.

У кирпичной ограды, которой была обнесена территория консульства, Суханова встретил худосочный японец-слуга в черном европейском костюме. Льстиво улыбаясь и низко кланяясь, он встретил председателя Владивостокского Совета словами:

— Заходите, Сухано-сан, гости будете. Консул ждет вас.

В коридоре Суханов столкнулся лицом к лицу с чиновником консульства, одетым в пестрый национальный костюм. Японец, с круглым лицом и маслянисто поблескивающими глазами, стал быстро пятиться назад, учтиво улыбаясь и отвешивая поклоны. Председатель Совета заметил через раскрытую настежь дверь комнаты сидевшую за пишущей машинкой молодую японку. Та была так увлечена своим делом, что даже не услышала шума, который произошел в коридоре и был вызван появлением иностранного посетителя.

Консул Кикучи был маленького роста, с сытым, лоснящимся лицом, на котором заметно выделялись черные, по-кошачьи растопыренные усы. Круглый и толстенький живот, который плотно облегал фрак, делал его несколько похожим на пингвина. Он давно и почти безвыездно жил в России, занимая консульскую должность то во Владивостоке, то в Хабаровске. Кикучи говорил по-русски правильно, почти без акцента, лишь делая слегка ударение на последнем слоге. Переводчик ему не требовался. Председатель Владивостокского Совета и японский консул оказались один на один в просторном кабинете, выходящем зеркальными окнами на Светланскую улицу. Оба какое-то время молчали: каждый выжидал, когда другой начнет первым.

— Изволите ли, господин консул, поддерживать знакомство с управляющим «Русско-Азиатским» банком Поповым и биржевиком Джабелло? — первым нарушил молчание Суханов.

— Да, господин Сухано-сан, эти названные вами два почтенных гражданина вашего города изволили недавно посетить меня в этом скромном моем убежище, — после непродолжительной паузы отвечал Кикучи. Консул знал, что председателю Совета все уже известно о передаче пятнадцати миллионов, рублей в его консульство, и не счел нужным хитрить и изворачиваться.

— Какова была цель визита у этих почтенных граждан, как вы изволили выразиться? — Суханов с трудом себя сдерживал, хотя отлично понимал, что в иностранном консульстве следует быть изысканно-вежливым и не подать даже виду, что все внутри клокочет от возмущения. Но ведь рабочие судоремонтного завода, железнодорожных мастерских и макаронной фабрики без жалованья остались! А у каждого из них семья!

— Такое неустойчивое положение сложилось в русском Приморье, — издалека начал Кикучи. — Начались грабежи в городе. Управление «Русско-Азиатского» банка, посоветовавшись с членами биржевого комитета, приняло решение весь денежный запас передать на сохранение в наше императорское консульство.

— Эти деньги в сумме пятнадцати миллионов золотых рублей вам следует вернуть по принадлежности, господин консул, — негромко, но внятно произнес Суханов.

— Ка-ак! К-кому?! — опешил Кикучи.

— Владивостокскому Совету, представляющему собой единственную исполнительную власть на всем русском Приморье.

— А земская управа?

— Но вы же сами сумели убедиться в смехотворности этого оставшегося от старого режима и изжившего себя учреждения, — пояснил Суханов.

— Но правительство микадо не признало Советской власти в России! — пытался еще упрямиться Кикучи.

— Через два дня перед судом Революционного трибунала предстанут все управители «Русско-Азиатского» банка и члены биржевого комитета, принимавшие участие в присвоении народных денег! — объявил консулу председатель Совета. — И вам, господин Кикучи, тоже придется явиться в зал заседаний суда. Дело будет слушаться в Народном доме.

— А я какое к вашим делам имею отношение? — всплеснул короткими ручонками японский консул.

— Вы будете вызваны в трибунал в качестве свидетеля.

— Но как примет это наше правительство? И что подумает обо мне наш божественный микадо?

— Это их частное дело! — отрубил Суханов.

— А если мы сегодня же вернем эти деньги Владивостокскому Совету? — растерянно проговорил Кикучи.

— Если вернете, то вызывать вас в суд не станем, — ответил председатель Совета. — Так что решайте. И как можно быстрее.

— Я уже принял решение. Сегодня мы возвращаем вам ваши пятнадцать миллионов. Присылайте ваших банковских чиновников.

— С ними вместе будет находиться комиссар из исполкома Совета, — сказал Суханов и учтиво поклонился японскому консулу, дав понять, что задерживаться более не намерен.

Рано утром военный транспорт «Магнит» поднял якорь, снялся со швартовых и взял курс на выход из Золотого Рога.

В Японском море было спокойно, как бывает иногда в начале лета. И лишь плотные завесы молочно-белого тумана, которые приносило ветром откуда-то со стороны холодного течения Куросио, мешали благополучно начавшемуся плаванию. Не раз на транспорт наваливался такой плотный туман, что приходилось стопорить ход и ложиться в дрейф.

На ходовом мостике посменную вахту исправно несли штурман Дудников, заступавший обычно утром на вахту, сам командир, Николай Павлович Авилов и Соловьев.

В кают-компании им редко удавалось сойтись всем вместе. Но если такое случалось, то разговоры велись чисто деловые, служебные, касавшиеся плавания, очень сдержанные и лаконичные.