Анатолий Дубровный - Попутный ветер в парусах

Глантэн сжал зубы и прикрыл глаза – это конец! И он ничего сделать не может! Оставалось только одно – достойно принять смерть, пойти на дно не спустив флаг! Капитан прикрыл глаза и тут же открыл – выстрелила пушка, но это был одиночный выстрел, а не залп, и стреляла палубная карронада «Неустрашимого», а не длинные пушки линейного корабля! Лейтенант Ланик каким-то образом сумел развернуть вдоль палубы одну из уцелевших карронад. С такого расстояния да из такого положения картечью попасть просто было невозможно, но лейтенант попал! Пушки линкора так и не выстрелили, их расчёты были полностью выбиты. А Ланик выстрелил второй раз, и картечь накрыла капитанский мостик линкора, отдать команду на поворот там уже было некому. Глантэн осенил себя знаком Единого, но при этом произнёс:

– О великая богиня, ты не оставила нас!

А Франо удивлённо открыл рот, он находился ближе всего к Таисе и видел, что его друг сделал второй выстрел, не заряжая пушку после первого! Но раздумывать над этим было некогда, корабли стремительно сближались, и абордажные команды высыпали на палубы, готовясь вступить в бой. Франо тоже приготовился, сжимая в руках абордажный крюк, как прогремел третий выстрел – картечь градом обрушилась на находящихся на палубе линкора. Там, действительно, было намного больше бойцов, чем на «Неустрашимом», и этот выстрел уравнял шансы, мало того, он остановил наступательный порыв лютенцев, что позволило абордажной команде фрегата ворваться на палубу вражеского корабля. Да что там абордажной – в бой пошёл весь экипаж тонущего «Неустрашимого». Франо с удивлением отметил, что Ланик, который только что стрелял из пушки, одним из первых перепрыгнул на палубу вражеского линкора и теперь рвётся к капитанскому мостику, откуда кто-то пытается руководить боем. Засмотревшись на бешено вращающую саблями Таису, Франо пропустил удар – сабля здоровенного детины уже опускалась на голову лейтенанта, и снова в памяти мелькнуло лицо Анжелины. А сабля, угрожающая жизни Франо, была выбита из рук лютенца, шальной пулей. Франо машинально махнул своей саблей и, зарубив растерянного лютенца, побежал дальше. У капитанского мостика, увидев, как Таиса поднимается туда по лестнице, лейтенант застыл, наткнувшись на дуло ружья, – выскочивший откуда-то сбоку матрос линкора намеревался сделать выстрел в упор. И снова перед мысленным взором юноши мелькнуло лицо Анжелины, матрос, целившийся в Франо, упал с простреленной головой.

– Осторожнее надо бы… – начал лейтенант Доугберри, но сам упал, получив пулю в грудь. Франо, как и Доугберри, двигавшийся на острие атаки, отступил к своим и глянул вперёд, там, у самого мостика, в окружении вражеских абордажников, как юла, вертелся его друг. Таису совершенно не смущало, что вокруг только одни враги, пытающиеся её достать саблей или подстрелить из пистолета. Она каким-то немыслимым образом уворачивалась от выпадов противника, но сама при этом разила без промаха. Вот Таиса крутанулась на месте, и сабли в её руках превратились в две сверкающие полосы, когда же она остановилась, то вокруг было пустое пространство – все, кто её атаковал, лежали на палубе. Таиса завертела саблями и двинулась на попятившихся врагов, от двух выстрелов, сделанных в упор, она совершенно непостижимым образом сумела увернуться. Эти действия лейтенанта-альбионца, видно, были последней каплей – и лютенцы дрогнули. Линкор был захвачен. Но победа экипажу «Неустрашимого» досталась дорогой ценой, уцелела едва его четверть, да и сам «Неустрашимый» пребывал в плачевном положении – на плаву его удерживали только абордажные крючья, но это продолжаться долго не могло, фрегат, опасно накренившись, вот-вот должен был пойти ко дну, крючья долго удержать его не могли.

– За мной! – скомандовал капитан Глантэн двум матросам и перепрыгнул на опасно накренившуюся палубу своего тонущего фрегата.

– Ваш капитан решил разделить участь своего корабля? – удивлённо произнёс плененный Таисой лютецкий офицер. – Очень благородно! Но зачем он позвал с собой матросов?

– Потому что сам не сможет справиться, – пояснила Таиса.

– Не сможет сам утонуть?! – изумился лютенец. – Матросы будут ему помогать?!

Таиса хмыкнула, но не успела ответить, крюки с треском начали выдёргиваться из борта линкора, а у забитых глубоко лопались верёвки. Глантэн выскочил на палубу, прижимая к груди что-то завёрнутое в кусок ткани, за ним выскочили матросы с белыми шарами. Таиса усмехнулась и, шагнув к борту, приняла у капитана свёрток, а тот, подождав, когда с уже накренившейся палубы «Неустрашимого» уйдут матросы, отдал честь и покинул начавший тонуть корабль. Линкор закачался на волне, поднятой уходящим под воду фрегатом. А Таиса развернула ткань и подняла над головой пепельную статуэтку.

– Как это благородно! Спасти талисман своего корабля, – произнёс лютенец и, глядя на непонятную фигурку, удивлённо спросил: – Что это?

– Божество, даровавшее нам победу! – торжественно произнёс Глантэн и скривился, он, как и многие, был ранен, и последние действия не прошли даром – у капитана открылось кровотечение. Лютенец, офицер линкора, один из немногих уцелевших из экипажа захваченного альбионцами корабля, с пониманием кивнул: моряки – суеверный народ и к подобным талисманам относятся очень серьёзно, а в том, что фигурка странного зверя – амулет корабля, лютенец не сомневался. И то, что именно этот талисман помог более слабому кораблю, вернее, его экипажу, одержать победу над более сильным, приписывал именно наличию такого корабельного амулета. Этот лютенец и ещё с десяток моряков, после гибели большинства офицеров, сдались Таисе. Атака этого щуплого юноши, даже на фоне отчаянной храбрости остальных альбионцев, выглядела очень впечатляюще. Его не остановила половина абордажной команды, собравшаяся у мостика вокруг помощника капитана, этот паренёк сам положил всех и отказавшегося сдаться помощника, который, оставшись один, бросился на маленького альбионца, замахнувшись саблей. Этот уцелевший офицер линкора и ещё несколько лютенцев предпочли принять предложения этого лейтенанта – сдаться. Тем более что условия были весьма почётные: оружие офицеру оставили, пусть это и был кортик, клинок, скорее церемониальный, а не боевой, но всё же… Почётный плен лучше самой геройской смерти, тем более что о ней никто не узнает. К тому же войны как таковой между Альбионом и Лютецией не было, весьма возможно, что данный инцидент правительство может трактовать как самодеятельность адмирала, командующего эскадрой, а поскольку он погиб при невыясненных обстоятельствах, то крайними могут сделать тех, кто геройски погиб – выжившие оправдаются тем, что выполняли приказ.