Стивен Каллахэн - В дрейфе: Семьдесят шесть дней в плену у моря

В те дни события, казалось, следовали одно за другим, как звенья неразрывной цепи. А задумав писать книгу, я разделил все дневниковые записи на две категории: факты и мысли. К первой категории я отнес детали виденных мною в океане судов, описание пойманных рыб, встреченных акул и т. д., а ко второй — причислил свои ощущения в тот момент и размышления над фактами. Из этого материала я строил отдельные главы, посвященные различным этапам плавания, основываясь на своих непосредственных впечатлениях. Конечно же, я никак не могу поручиться, что мне действительно удалось отобразить те прежние ощущения, не переосмысляя их по-новому.

Одно для меня совершенно очевидно, и с этим я решил смириться, — пережитое мною не поддается точному изображению. Истинная правда, заключенная в этой истории подобна платоновской форме. Это некая совершенная модель, которая в реальной действительности представлена лишь в виде бледной копии. После моего возвращения многие люди описывали мою историю. Некоторые привязывали к ней христианские догмы, некоторые расписывали ее как романтическое приключение, а иные видели в ней откровенно голливудское трюкачество. Пускай их себе! Я не в обиде: ведь и мое собственное изложение только несовершенное отображение того, что мне довелось пережить.

Отчасти это даже и к лучшему. Если бы я мог правдиво передать здесь всю глубину испытанного мною ужаса, никто бы не захотел читать мой рассказ. Я не стал твердить в каждой строчке о своих мучениях и отчаянии. Я стараюсь говорить с читателем спокойно и даже шутить. Я рассказываю о себе так, словно мои чувства и ощущения существуют сами по себе, отдельно от рассудка; и действительности же такого не бывает, и ни одна часть моей личности в продолжение всех тех недель не была свободна от боли и отчаяния. И потом, если бы я постоянно подчеркивал весь ужас своего положения, то читать мое сочинение наверняка было бы попросту скучно. В действительности дела мои обстояли так скверно, что скучать было некогда, однако читателю следует помнить о том, что в борьбе за выживание среди монотонно повторяющегося кошмара выпадают и проблески: поучительные минуты созерцания и размышлений.

Чаще всего меня спрашивают: «Неужели ты после этого еще ходишь в море?» Ответ мой прост: «А что мне еще остается делать?» Не знаю, но, проболтавшись десять лет под парусами, вряд ли можно вдруг заделаться астрофизиком или начать слоняться без дела по Баури-стрит. Море для меня — и работа, и отдых, и дом родной. Море открыло передо мной столько родов деятельности, что всеми овладеть — целой жизни не хватит. Океанография, аэродинамика, астрономия и здравый смысл в подходе ко всем проблемам — необходимые составные части науки практического мореплавания; гидродинамика, физика, инженерные знания, способность к интуитивной экстраполяции суть основы проектирования судов; без сноровки в ручной работе и сведений из области металлургии, столярного дела и технологии пластмасс не обойтись в практическом кораблестроении. Я мастер на все руки, поглощенный страстью к исследованиям. Где еще как не здесь найдет применение своим способностям человек, отличающийся тем, что знает понемножку обо всем на свете? И где как не здесь легче всего найти область неизведанного, куда не ступала нога человека?

Определить, где начинается та или иная история и где она кончается, всегда непросто. Тем не менее некоторые события — какой-нибудь романтический вечер на лоне природы или путешествие — имеют сравнительно четкие границы. Все это я условно называю целостными отрезками жизни. Первые двадцать девять лет моей жизни составляют такой целостный отрезок, который к этой книге не имеет отношения. Но в те годы были посеяны семена, из которых выросла эта история. Нередко люди спрашивают меня: как случилось, что я оказался в подобной переделке? Откуда я узнал, что нужно делать? Была ли затонувшая яхта новой или уже испытанной ранее? Почему я отправился в морское плавание на таком маленьком суденышке? Ответы на все эти вопросы представляют собой неотъемлемую часть рассказанной здесь истории, являются основой всего последующего. А заложена эта основа была в 1964 году, когда я двенадцатилетним мальчишкой увлекся парусным спортом.

В парус я влюбился с первого взгляда. Я мог бы назвать миллион причин, объясняющих, чем он так сильно меня пленил — тут и непосредственное общение с природой, простая жизнь, необремененная «современными неудобствами» (по выражению кораблестроителя Дика Ньюика), и просто красота, но все эти причины можно вкратце свести к одной: я наконец нашел то, что нужно.

Пока я не занялся парусным спортом, то думал, что, родись я в XVIII веке, поселился бы где-нибудь в горах. Затем я увлекся историей парусного флота и стал бредить фрегатами, которые, пробиваясь сквозь бури, огибали мыс Горн; я упивался романтикой и приключениями минувших веков. А уже познакомившись с парусом, я спустя некоторое время прочел книгу Роберта Мэнри «Тинкербель». В июне 1965 года Мэнри на 13,5-футовой яхточке за семьдесят восемь дней пересек Атлантический океан, побив прежний рекорд подобного плавания. Невзрачное суденышко и такой успех, которого достиг Мэнри на своей скорлупке, задели какую-то струнку в моем сердце. Благодаря Мэнри я открыл для себя, что и в последней трети двадцатого столетия тоже возможна жизнь, полная приключений.

С тех пор я загорелся мечтой пересечь Атлантику на небольшой парусной яхте. Шли годы, и постепенно я приобретал необходимую сноровку. Я читал книги о великих морских путешествиях, о покорении Тихого океана Хейердалом и Уиллисом на плотах и о кругосветных путешествиях Слокама, Хискоков и Газуэлла. Накануне окончания средней школы я принимал участие в строительстве 40-футового парусника; с 1974 года я уже стал профессиональным судостроителем и перебрался жить прямо на борт яхты; в 1977 году я уже занимался проектированием судов и отваживался ходить в океан до Бермудских островов; с 1979 года проектирование яхт и преподавание этой науки стало моим главным занятием. И все это время где-то в подсознании, не покидая меня ни на минуту, жили Мэнри и его «Тинкербель», его пример вдохновлял меня, и моя жизнь обрела смысл и цельность.

В 1980 году я продал свой 28-футовый тримаран и все имевшиеся в моем распоряжении средства вложил в постройку маленькой крейсерской яхты, получившей имя «Наполеон Соло». Гигантскую помощь в этой работе мне оказали моя бывшая жена Фриша Хьюджессен, мой хороший друг Крис Лэтчем и множество других людей. Проект «Соло», хотя и не отличался особой новизной, все же был не совсем обычным. Мы вложили все наше умение в создание изящного, хорошо уравновешенного судна с вылизанными обводами, превосходно управляемого как при маловетрии, так и в штормовых условиях. «Соло» был для меня не просто яхтой. Я знал в нем каждый винт и гвоздь, каждую планку. «Соло» был для меня живым существом, моим детищем; среди моряков такое отношение к кораблю не редкость. Морское крещение «Соло» принял в 1000-мильном переходе из Аннаполиса к берегам Массачусетса, когда мы с Крисом провели его сквозь череду тяжелых осенних штормов. Весной 1981 года я уже был готов повторить то, что до меня сделал Мэнри.

Читать дальше